Скопин-Шуйский. Похищение престола
Шрифт:
1 февраля отец Саватей освятил крепость, все башни веничком окропил, а уже через день караульные с вышек увидали противника.
Первым на крепость ринулись казаки с татарами, с визгом подскакали, осыпали устюжан дождем стрел. Но с вышек рявкнули пушки, забухали пищали, свалив несколько удальцов.
Затащили в крепость одного раненого. Воевода сам его допрашивал:
— Что за войско явилось, кто командует?
— Командует пан Казаковский, а войско послано его величеством Дмитрием Ивановичем.
— Сколько вас в войске?
— Тыщ пять.
— Пушки есть?
— Есть.
— Сколько.
— Не
— Ты сам откуда?
— С Дона.
— Чего ж тебя сюда занесло?
— Дык, говорят, неправильно царь сел.
— Царь в Москве, а ты-то тут зачем?
— Ну как? Велят же, попробуй ослушайся.
— Велят, велят, — рассердился Ртищев. — Вот велю тебя повесить, будешь знать.
— За что?
— За шею, болван.
Но вешать не стал раненого, приказал перевязать и кинулся на башню, начинался новый приступ. Теперь к стенам полезли пешие, у некоторых были и лестницы, этих встретили градом камней и кусками льда, нарубленного на речке. Палили с пищалей, стреляли из луков, бросали копья.
Заметив некую вялость приступающих, Ртищев приказал:
— Идем на вылазку. Скапливаться у ворот.
Сам спустился к воротам, оглядел сгрудившихся внизу вооруженных устюжан, вынул саблю.
— Ну с Богом, ребята. Отворяй ворота.
И эта неожиданно вырвавшаяся из крепости толпа, бряцающая оружием и орущая в сотни глоток, словно тараном пробила негустую цепь наступающих поляков и обратила их в бегство.
Воодушевленные первым успехом устюжане гнали врага более трех верст. Захватили пушку, подкаченную к крепости, но так и не успевшую выстрелить по вышке, на которую она была направлена. Пушкари убежали вместе с удиравшей пехотой.
Возвращались устюжане в крепость уставшие, но веселые. Катили с собой захваченную пушку и зарядные ящики с ядрами и пороховыми картузами.
Тут же в церкви состоялся благодарственный молебен перед чудотворной иконой Богородицы:
— Она, она пособила нам на супостатов.
Молились и просили ее на грядущее не оставлять их своей помощью в ратоборстве с басурманами и клятвопреступниками. Для устюжан изменившие живому царю и передавшиеся какому-то новому и являлись клятвопреступниками. От таких, конечно же, Богородица отвернется и обратит свой лик на тех, кто остался верен своей первой присяге.
И утром они снова отбивали очередной приступ и опять шли на вылазку, возглавляемые неугомонным Ртищевым. Удача им сопутствовала и на этот раз.
9 февраля поляки приступили к крепости уже с двух сторон. На стену и вышки поднялись уже и женщины помогать ратным отбивать врага. И даже отец Саватей, творя молитвы, явился на приворотную башню, вздымая над собой чудотворную икону Божьей матери, осеняя ею защитников: «Умрем за нашу заступницу!»
Одушевляемые присутствием Богоматери устюжане сражались с особым упорством, не жалея ни пороха, ни ядер, ни пуль, ни самих себя, словно это был их последний бой. Не догадываясь, что он действительно был последним.
Слишком много поляки потеряли уже здесь своих воинов, возле этой «ничтожной» — как выражался пан Казаковский — крепости.
Утро 10 февраля
— Постарайтесь разнюхать, что они там затевают.
Те скоро воротились с радостными криками:
— Они ушли-и-и! Бежали!
Были разосланы воеводой разведчики во все стороны, проверить, не заходят ли поляки с другой стороны. Но никто из них не обнаружил супостатов. Только теперь поверили устюжане в свою победу. И с этого дня каждый год 10 февраля отмечали этот праздник, совершая крестный ход с чудотворной иконой Богоматери — своей заступницы. Веря свято: она, она нас спасла.
А воевода Ртищев, вскоре докладывая главнокомандующему Скопину-Шуйскому о боях под Устюжной, резюмировал так:
— Упертые устюжане, заратятся — не удержишь.
6. Бунт в Москве
Тушинский вор перекрыл почти все пути подвоза продуктов в Москву. В то время как в Тушино торговля шла полным ходом и в лагере образовалось целое купеческое поселение, ввозившее на рынок все от хлеба, мяса, вина до великолепных скакунов и даже пушек и ружей, московские торжища хирели. Все дорожало. Столицу душил голод. Этим отчасти объяснялось массовое бегство москвичей в Тушино под высокую руку государя Дмитрия Ивановича от надоевшего всем Шуйского, которого уже кляли на каждом углу.
16 февраля 1609 года у князя Гагарина Романа Ивановича собрались заговорщики. Бояре сидели по лавкам, возмущались дружно: «До каких пор можно терпеть Шуйского?»
Все соглашались, что Надо гнать его с престола, что из-за него такая смута идет. Но как это сделать?
— Давайте послушаем Тимофея Васильевича, — сказал Гагарин и кивнул Грязному: — Говори.
— Я предлагаю завтра вывести на Красную площадь патриарха и потребовать смещения Шуйского.
— Гермоген не пойдет.
— Народ заставит, — сказал уверенно Грязный. — Куда он денется?
— А у вас уже есть подготовленные люди? — спросил Гагарин.
— Есть.
— Сколько их?
— Со мной приедет весь наш край. Человек триста будет.
— Триста маловато, — вздохнул Гагарин. — Ну я еще свою дворню пошлю.
— А думаешь, народ не сбежится? Все только и ждут сигнала.
— Я своих людей тоже приведу на площадь, — подал голос из угла Сунбулов. — Тимофей верно толкует: стоит начать. Когда Лжедмитрия свергали, тоже немного народу было, да еще ж поляки его охраняли. А с Васькой запросто управимся. Он всем уже осточертел.
— За него разве что Скопин заступится, — сказал Гагарин. — Тик он ныне в Новгороде сидит, шведов дожидается.
— Вот оно и хорошо, в самый раз Василия спихнуть.
— А кого на его место посадим? — спросил кто-то из бояр. — Мстиславского?
— Я говорил с Голицыным, — сказал Гагарин. — Он согласный вроде, хотя мнется.
— А чего мнется-то? — спросил боярин Крюк Колычев.
— Знаешь по поговорке: и хочется и колется… Но на площадь обещал прийти.
— Голицын любит чужими руками жар загребать. Если спихнем Шуйского, он в первых рядах будет. Вот почему он не пришел сегодня?