Скопин-Шуйский. Похищение престола
Шрифт:
— Когда вы намерены начать? — спросил Бобовский.
— В Троицу. Да, да. Это самое удобное время, русские, как обычно, перепьются и их можно будет брать голыми руками. Вы сминаете первые заставы, и когда они побегут, мы пустим атамана Заруцкого с казаками, он дорубит бегущих. И путь будет открыт к сердцу Москвы.
— Вы не находите, пан Рожинский, что победителем окажется этот ваш атаман. Он на конях первым доскачет до Кремля.
— Допустим, — хмыкнул гетман. — А что вы предлагаете?
— Я полагаю, что первыми
— Я понимаю вас, пан Бобовский, но как это сделать практически? Сказать Заруцкому: доскачешь до Красной площади, жди нас, мы придем, в Кремль войдем. Так, что ли?
— Зачем вы так шутите, гетман. Вы же главнокомандующий, скажите ему, мол, будь в резерве и все.
— Ну что ж, это мысль. Резерв тоже необходим.
Полковник Бобовский точно с утра в Троицу напал на заставы русских за речкой Ходынкой и смял их. Как и предполагалось, они почти не отстреливались, многие были побиты еще во рвах, уцелевшие кинулись бежать. Ротмистр Борзецкий подскакал к Бобовскому:
— Пан полковник, надо конницу пустить, она на их плечах влетит на Пресню.
— Командуйте своей ротой, ротмистр, и не суйтесь с советами к старшим. Они бегут, гоните их сами да не обскачите свою роту, а то «на их плечах» в полон угодите.
Окрыленные первым успехом поляки гнали русских до истока Черногрязки. Здесь они встретили с десяток гуляй-городов, не успевших еще развернуться бойницами в сторону врага.
В одном из «гуляев» в темноте и полумраке стрелецкий десятский Ванька Стриж орал на переднего катальщика:
— Сысой, гад, повертай нас, повертай к имя.
— Колесо в яму попало, загрузло, — кряхтел катальщик Сысой. — Пусть Голяк на себя потянет.
— Иди в задницу, — кричал задний катальщик Голяк. — Сам влез, сам и вылезай.
— Чучелы! Обоим хари побью, — орал вне себя десятский, прижимая к плечу приклад самопала и пытаясь через узкую бойницу увидеть врага.
Снаружи доносился крик, топот сотен ног, мат. Именно по мату Стриж определял своих, потому и не дергал за крючок. Ждал, когда заругаются по-польски. И дождался. По стволу его самопала так чем-то ударили, что едва не выбили десятскому плечо. Именно в это время второй стрелец с самопалом и выстрелил. Коробка «гуляя» наполнилась пороховым дымом. Все закашляли. Стриж, кашляя и матерясь, дернул за крючок свой самопал, но тот не выстрелил.
— А-а, черт! Васька, дай другой, — крикнул Стриж, кидая самопал за спину.
— А что с ним? — спросил за спиной заряжающий.
— Черт его знает, наверно, кремень от удара вылетел. Давай вторую ручницу.
Приняв от заряжающего второй самопал, Стриж хотел высунуть его в бойницу, но в этом время в отверстие влетело с силой копье, едва не угодив в десятского.
— Ага-а, пся кровь, попались! — орал кто-то снаружи, пытаясь просунутым в бойницу копьем нащупать кого-нибудь живого. И
— Ванька, кремень на месте.
— Че ж она осекалась?
— Ты порох с полки сдул.
— Сдул?! Сбила какая-то сука.
— Так пали.
— Какое пали. Лях вон копьем шурует, того гляди зацепит.
— Так сломи его.
— И верно. — Стриж обложил ручницу, ухватился за древко копья и сломил его как раз о закраину бойницы. И тут же, высунув в бойницу ствол самопала, дернул за крючок. Грохнул выстрел. Попал не попал, никто не знал. Дым был и снаружи и внутри «гуляя». Но едва после грохота выстрела прорезался у стрельцов слух, как донеслось снаружи:
— Пан ротмистр, надо поджечь их.
— Успеем. Вперед! Вперед! Надо наступать.
Топот и крики стали отдаляться и десятский сказал:
— Карачун нам, братцы, ляхи наших поперли. Прогонят до Пресни, воротятся и поджарят нас. Сысой?
— Ну чаво? — отозвался катальщик.
— Поверни ты хоть нас туда в сторону Пресни, ведь ни черта ж не видать.
— Придется наружу лезть.
— Ну и вылезай.
— Пусть мне Голяк подсобит.
— Голяк, — позвал Стриж. — Ты слыхал? Вылазь с крепости, пособи Сысою поворотить.
— А если ляхи? — отозвался Голяк.
— Какие ляхи? Они вон наших по загривкам колотят.
Катальщики открыли свои лазы, выбрались наружу.
Натужившись, стали вытаскивать передние колеса своей «крепости» из ямы. Тут послышались голоса вылезших стрельцов из других «гуляев». И голос сотника Гаврилы Попова:
— Все, все наружу. Стриж, ваших тоже касаемо.
Десятский отодвинул запор верхнего лаза, откинул крышку, высунулся наружу:
— Ну что?
Попов командовал:
— Все, все наружу. Быстро ставим наши гробы вкруговую, тогда мы никого не подпустим. Скорей, скорей!
Повыскакивали из «гуляев» стрелки, остались внутри лишь передние катальщики, чтобы направлять и управлять своими «гробами».
Быстро, споро составили из гуляй-городов круг, залезли по своим местам и слушали крики сотника:
— Заряжайте все самопалы, не «подпускаем никого. — И действительно была выстроена полевая крепость, которая могла вести круговой огонь.
Устроив в бойницу свой самопал, Стриж говорил удовлетворенно:
— Теперь не подпалят, суки. Теперь зажигальницам не подойтить.
Заряжающий Васька брякнул:
— А если запалят, ох и хорошо гореть будем. Дай все ж разом.
— Заткнись, не каркай, — осадил его десятский. — Лучше порох прикрывай при стрельбе, поймаешь искру, всем «гуляем» на небо взлетим.
Стрелец, сидевший у другой бойницы, хихикнул:
— И сразу в рай всем гамузом.
И отчего-то захохотал весь маленький гарнизон гуляй-города, даже Стриж, ухмыляясь, бормотал снисходительно: