Скопин-Шуйский. Похищение престола
Шрифт:
Но один долг, очень приятный, весьма хотелось Дмитрию Ивановичу исполнить. А именно — жениться на прекрасной Марине. О ней он вспоминал едва ли не каждый день: «Надо как-то заручиться-обручиться с ней, а то ведь уведет ее какой-нибудь ясновельможный, как увели ее сестру Урсулу Вишневецкие».
И призван был к царю думный дьяк Афанасий Власьев.
— Афанасий Иванович, ты поедешь послом в Польшу к королю. Он станет домогаться исполнения наших тайных договоренностей, отговаривайся, мол, не приспело время. Всему, мол, свой час. Если уж очень станет нажимать, соглашайся помочь против турок. Скажи, мол, государь сбирает к Ельцу войско, которое сам и поведет
— Как обручиться, государь? — вытаращил глаза Власьев.
— Ну-как? Обыкновенно, подойдешь с ней к епископу, он задаст тебе пару вопросов, ответишь, оденешь ей кольцо. И она обручена.
— Ваше величество, а какие вопросы-то будут?
— Ну там, согласен ли я — царь — взять ее в жены, ответишь: согласен. И все.
— А если чего другого захочет спросить?
— Не захочет.
— Ну а все ж, ваше величество?
— Ну ответишь, что-нито на ум придет, но чтоб не глупость какую. Ты вон как красно баишь, неужто не найдешься?
— Но король да и она могут не согласиться. Как это без жениха, мол, обручаться?
— Согласятся, Афанасий, согласятся. Королю так можешь и сказать, что я желаю взять в жены дочь сандомирского воеводы в благодарность за те услуги, которые он оказал мне в самом начале пути. Приехать для обручения сам я не могу по простой причине, нельзя мне и на час оставлять престол. Нельзя. Его могут похитить. Король поймет. А уж венчаться с ней мы будем здесь в Москве, в Успенском соборе. И станет она царицей. Впрочем, и при обручении там изъявляй к ней всяческое уважение и любовь, как к своей государыне.
— Ну это само собой, ваше величество.
— Я знаю, ты хорошо служил брату моему Федору, Афанасий, сослужи и мне теперь.
— Сослужу, государь, сослужу. Будь на меня в надеже. А если спросят, когда венчаться будете?
— Как приедет, так и обвенчаемся. Ты ее и привезешь.
— Я?
Ну а кто же. Тестю вручишь шубу с царского плеча, коня под седлом, ну и денег на дорогу. А невесте отвезешь вот эту шкатулку, в ней драгоценности для нее — ожерелья, броши, бусы, перстни и даже корона, украшенная драгоценными камнями. Дорогие материи, шелка, атлас передашь ей от меня в подарок. Сегодня я ей еще письмо напишу, готовься.
— А как мне без охраны, государь? Небось шкатулке этой цены нет. Может, мне пристегнуться к польским жолнерам [25] , что сейчас отъезжают на родину?
— Ни в коем случае, Афанасий, эти жолнеры хуже разбойников, уж я-то знаю. Они не то что шкатулку отберут, тебя самого без порток оставят. Я скажу Басманову, он выделит тебе триста конных стрельцов. Это будет надежнее. Но и им не говори, что везешь, скажи, мол, еду на переговоры с королем и за невестой.
Отпустив Власьева готовиться к отъезду, Дмитрий приказал Бучинскому никого к себе не пускать и засел за письмо Марине:
25
Жолнер — солдат-пехотинец в польской армии.
«Солнце души моей, дражайшая Марина Юрьевна…» — написал он и призадумался: «Может, зря я вытаскиваю ее сюда, мало в Москве невест высокородных, жениться на какой-нибудь Рюриковне, тогда бы все заткнулись. Но где ее увидеть? Сами князья, бояре толкутся перед глазами, а дочек за семью замками держат. Поди угадай, какая из них по душе придется. То ли
И Дмитрий продолжил письмо, в котором клялся, что только о ней и думает, без нее жить не может и ждет не дождется, когда свое «солнышко» прижмет к горячей груди.
Так себя распалил, что невольно мысль родилась: кого бы это ему уже сегодня «прижать к горячей груди»? Марина-то еще вон где, за тридевять земель, да когда-то будет. А ему сейчас надо. Он молод, 24 года, самое время баб любить. Не вытерпел, позвал:
— Бучинский!
Тот мгновенно явился.
— Я здесь, государь.
— Позови Басманова и Молчанова.
Когда те явились, Дмитрий закрывал письмо в шкатулку с драгоценностями.
— Петр Федорович, где сейчас Ксения Годунова?
— Это надо у Голицына справиться, государь. Он всех Годуновых пристраивал.
— У Голицына я не хочу о ней справляться. Ты сам должен знать.
— Я слышал, — заговорил Молчанов, — ее в семью к Мосальскому пристроили, вроде как приемную воспитанницу.
— Ишь ты, шустрый какой Василий, я ему Дворцовый приказ поручил, а он царевну Ксению прячет.
— Да не прячет он, государь. Просто пожалел.
— Вот так, — криво усмехнулся царь, пристукнув кулаком по столу. — Эта воспитанница-царица мне самому нужна. Я, чай, не мерин.
— Когда, государь? — спросил деловито Басманов.
— Сегодня же. Вечером чтоб была у меня.
— Ну что ж, — одновременно вздохнули Басманов с Молчановым и переглянулись. — Постараемся.
— Она хоть девка? — спросил вдруг царь.
— Должна бы.
— Никто ее не сватал?
— Да Годунов хотел ее за австрийского эрцгерцога отдать, за Максимилиана, да что-то не сладилось.
— Ну я с ней слажусь, — усмехнулся Дмитрий. — Ступайте. Да постарайтесь, чтоб без слез, без вытья этого, не люблю я.
— Уговорим, государь, не беспокойся, — сказал Басманов. — Не таких уговаривали.
Проводив их, царь опять велел Бучинскому никого к себе не пускать и засел за второе письмо уже Мнишеку — будущему тестю своему: «Дорогой Юрий Николаевич! Наконец-то я могу исполнить свой долг перед Вашей дочерью, несравненной Мариной. Царская корона России ждет ее. Но должен Вас попросить, дабы Вы поговорили с ней, чтобы она здесь не дала повода к осуждению ее народом. Меня простые люди очень любят и преданы мне беспредельно. С боярами, правда, еще не наладилось, но с приездом Марины, думаю, мы и их заставим полюбить нас. Пожалуйста, дорогой отец, выпроси у легата позволения Марине причаститься у обедни из рук патриарха. Потому что без этого она не будет коронована. И чтоб легат позволил ей ходить в греческую церковь, хотя втайне она может оставаться католичкой. Чтоб мясо ела в субботу, а в среду постилась по обычаю русскому, чтоб голову убирала также по-русски. Православные очень ревностны в соблюдении своих обычаев. Убедите Марину обязательно следовать им, если она действительно хочет быть царицей. Ваш преданный зять и великий государь всея Руси Дмитрий».