Скорлупарь
Шрифт:
Руки против шеи и плеч.
И руки – побеждали.
Голова скорлупаря подергивалась от напряжения. По лицу текли ручьи пота. Реми дышал надсадно, с хрипом, как бегун в конце чудовищно длинной дистанции, но глаз от кирасы не отводил. «Овал Небес! – беззвучно охнул малефик. – Он замкнул «мановорот» в кольцо!»
Вряд ли несчастный понимал, что делает. Вряд ли осознавал, что убивает себя. Сейчас это не имело значения. Призрачные руки-невидимки зашарили по Зале Альянсов. Они сгребали всю ману, до какой могли дотянуться, и швыряли в «прободную язву», разверзшуюся
Отражение парня в в кирасе мигнуло и расплылось. В глубине полированного металла распахнулась дырища. Там копошились мириады кликуш, сливаясь в единую безликую массу. Все они были заняты делом. Плоды их стараний – тонкие, аспидно-черные жгутики – свивались в лоснящуюся змею. Неприятно пульсируя, змея струилась наружу, опутывая кольцами Реми Бубчика.
Дурной глаз в чистом виде.
Квинтэссенция порчи.
Даже у привычного к таким вещам малефика волосы встали дыбом. Со «змеей» скорлупаря мог сравниться разве что Петух Отпущенья сусунитов. Но петух был вполне матерьялен, а здесь… У гадины не было ни начала, ни конца. Она струилась в обе стороны, в дырищу и из нее; движение завораживало, сводило с ума.
В провале вспыхнул огонь. Змея конвульсивно дернулась, стискивая Реми в смертоносных объятиях – и Андреа увидел. В дырище, смешной и нелепый, возник маленький Реми Бубчик с факелом в руке. Прыгая и кувыркаясь, он метался в толпе растерявшихся кликуш. Жгутики, тянувшиеся от них, вспыхивали, треща и корчась от жара, огонь перекидывался с одного на другой.
Вот уже загорелась и змея.
ПРЯМО СЕЙЧАС
или
ГОРИ-ГОРИ ЯСНО!
…Вина не хочет пропадать. Сколько ни смотри – не пропадает. Она смеется над ним. Хохочет. Ватрушечки! Бабушка славная. Она печет ватрушечки. Кувырк-кувырк. У бабушки печка. Там огонь. Огонь жжется.
Больно.
Вон бабушка стоит. Добрая. Бабушка поможет. Надо идти. Зачем – огонь? Нельзя! Будет пожар. Лоб горит. Огонь. В огне – гадюки. Шипят, хотят ужалить. Кувырк-кувырк. А они шипят и лезут. Кувырк-кувырк. Вина – гадюка. Противная. Огнем ее!
Огнем нельзя. Можно сгореть. Бабушка говорила.
Но это же наказание!
Змеи горят. Он горит. Кувырк-кувырк. Гори-гори ясно! Чтобы не погасло. Не будет больше вины! И Реми не будет. Хорошо.
Ватрушечки…
Скорлупарь качнулся, медленно валясь на спину.
– Он жив? – смех герцога оборвался.
– Вроде, дышит…
– Вынесите эту падаль из залы.
– Ваше величество, ваше высочество! Нижайше просим прощения, но мы вынуждены вас покинуть. Нужна срочная операция…
Серафим Нексус вскочил бодрей бодрого. Складывалось впечатление, что старец по собственному желанию прыгает в пропасть, и удивляется,
– Что стоите, отрок? Следуйте за мной! Будете ассистировать…
EPILOGUS
– Символ третьего глаза?
– Белый треугольник в круге.
– Цвет круга?
– Ну, такой… приятный…
– Конкретнее!
– Золотой.
– А не желтый?
– О, точно! Желтый. Как лимончик…
– Цвет кольца по кромке круга?
– Ну… лазурный?
– Вы меня спрашиваете, сударь?
– Ага… В смысле, нет! Лазурный, говорю.
– Это ответ?
– Дайте подумать… Темно-голубой?
Студиозус был жалок. Роскошные, ниже плеч, кудри взмокли от пота. На лбу плясала одинокая морщина – от нервов, не от ума. Широченные плечи сгорбились, поникли; губы дрожали. Вчера, на лабораторной работе, этот студиозус пытался сглазить мышку. Два часа кряду пыжился, стекленел, надувал щеки…
Андреа Мускулюс не сомневался: отныне мышь будет жить долго и счастливо.
– Синий.
– Я ж и отвечаю: синий! У меня с оттенками не очень…
– Как называл третий глаз Винченцо Лонхард?
– Тюрьмой здравого смысла.
– Вы уверены насчет тюрьмы? Хотя, если брать ваш случай…
– Сейчас, профессор… Каземат? Равелин? Темница?
– Камера, молодой человек. Камера здравого смысла. Вы не поэт? Лимончик, лазурь, равелин…
– Не-а, профессор… Я на шестах дерусь. А стихи – пустое, как по мне, занятие.
Возвышение до профессора не смягчило Мускулюса. Студиозус ему, в принципе, нравился. Здоровенный, на вид туповатый, чем-то похожий на самого Андреа. За исключением мелочи: Андреа только выглядел простецом. А этот, к сожалению…
Третий глаз у парня имелся. Открытый, вполне проморгавшийся. Направленность – исключительно дурная. Просто завидки брали, такая дурная. Увы, научиться пользоваться тем, чем тебя одарила природа, студиозус не спешил. Ни глазом, ни мозгами. Разве что иным артефактом, от которого, по слухам, млели все девицы факультета.
– Способ отвратить воздействие «адского вещуна»?
– «Коза». Из трех пальцев, профессор.
– Из трех пальцев, молодой человек – это не «коза», а кукиш. Который вы и получите вместо зачета, если будете продолжать в том же духе. Кто первым произвел вылущение третьего глаза?
– Вы, профессор! И это был прорыв в новую область Высокой…
– Стоп! Зачеты не сдают при помощи лести, сударь. Первое вылущение провел Серафим Нексус, сорок шесть лет назад. И второе – также он, прошлым летом, в Соренте. Я лишь ассистировал лейб-малефактору при операции, сделанной Реми Бубчику…
Андреа осекся, вспомнив заклятие, наложенное на учебник. Ученая коллегия постаралась на славу. Тот, кто опрометчиво прогуливал лекции, манкировал факультативами и норовил сдать сессию, что называется, «на рывок», смотрел в книгу и видел, извините, смокву. Уровень постижения в прямой пропорции зависел от усердия, проявленного во время семестра.