Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло
Шрифт:
«Серьезно Дайяна к делу подходит», – подумал Новиков.
– Тогда пошли. А звать-то вас как, эстандарт-юнкерицы? [41]
Не удивившись наименованию (видимо, знали, что оно означает), девушки представились:
– Ольга, – блондинка.
– Надежда, – шатенка.
Дайяна встретила гостей на крыльце учебного (он и административный) корпуса. Одета она была, по случаю рабочего времени, в такой же, как у девушек, костюм, только не оранжевый, а светло-оливковый. Со всеми прибывшими поздоровалась за руку, а Ирине даже приложилась
41
Эстандарт-юнкер – в царской армии звание выпускника кавалерийского училища до присвоения ему офицерского чина (с 1880-го до 1903 г.).
Боевые доспехи десанта ее явно встревожили, о чем она немедленно, пока поднимались на лифте к ее кабинету, прежде всего и спросила. Минуя обычные фразы типа: «Как добрались, все ли дома здоровы, какие на Земле погоды стоят…»
– Нет, ничего непосредственно угрожающего в близких окрестностях не просматривается. Это мы на всякий случай приоделись, не зная, куда попадем, – успокоил хозяйку Шульгин. – Там, – небрежно указал он большим пальцем за спину, – постреляли немного, но далеко, в Южной Африке и в позапрошлом, что ли, веке…
– Вас еще и туда занесло? – не слишком удивилась Дайяна.
– По вражескому следу. Поступила информация – оттуда господа дуггуры к нам просачиваются…
Помещалась начальница Центра на самом верхнем этаже, занимая кабинет в полсотни квадратных метров, с панорамным, во всю стену, окном, из которого виден был поселок и окружающий его горный лес.
«Если вон на тех высотах установить обычную «Шилку», базе – амбец», – привычно прикинул Новиков.
Вдоль стен кабинета размещались три десятка приличного размера мониторов и много другого электронного оборудования. Дайяна, входя, очевидно, нажала какой-то выключатель, потому что экраны разом погасли, однако и нескольких секунд было достаточно, чтобы увидеть картинки. Ничего особенного – хозяйка просто наблюдала за всем происходящим в коттеджах, классах, на территории поселка, этого, а возможно, и всех других, входящих в систему. Наблюдала и руководила учебным процессом и соблюдением уставов внутренней, караульной и прочих служб. Как же иначе, если их с Лихаревым только двое на весь гарнизон?
Разве что имеются толковые фельдфебели из учащихся же, как это было налажено в Императорском Морском корпусе. Там ротные офицеры могли сутками не появляться в классах, а служба катилась, как поезд Петербург – Москва по рельсам Николаевской дороги.
– Располагайтесь, друзья, – радушно сказала Дайяна.
Да, то ли жизнь ее пообломала, то ли изменение статуса. Очень мало в ней сейчас было от царственной дамочки, что пыталась нагнуть Новикова с Берестиным, и даже той, с которой они сразились, почти на пределе своих возможностей, совсем вроде недавно.
– Снимайте свое снаряжение. Здесь вам точно ничего не грозит. И расскажите мне, жалкой провинциалке, что творится в «Большом мире».
Автоматы, ранцы, «разгрузки» и ремни со всем на них навешанным гости с удовольствием сложили на пол, но поблизости от кресел, чтобы даже сидя дотянуться.
– Друга Валентина что-то не вижу, – с хорошо изображенной тревогой сказал Шульгин, оглядываясь.
– Не беспокойся. Он в… в соседний лагерь по делам отлучился.
Название было произнесено по-аггриански. Это Андрей определил чисто фонетически. И сообразил, что касалось это только Ирины. Хотя следующие слова Дайяна произнесла понятно всем: «Ты же, сто тринадцатая, знаешь, где это?»
Интересный поворот. Андрей, не говоря об остальных, впервые услышал не только служебный номер подруги, но и подобную тональность. Неужели Дайяна затевает новую, на других правилах построенную игру?
Однако – нет. Ирина отреагировала вполне спокойно. Может быть, это у них, как у старых солдат, просто воспоминание «о битвах, где вместе рубились они»? Полковое прозвище и понятное посвященным название чего-то. Кто из сегодняшних штатских навскидку скажет, что означает и когда был «десант на Отомари», к примеру?
– Как не знать, – ответила Ирина. И закатила длиннейшую фразу на «родном» языке.
– Вам по-русски не проще будет? – спросил Шульгин, всем своим видом показывая, что он, как князь Барятинский, принимающий капитуляцию Шамиля, не потерпит в своем светлейшем присутствии варварской тарабарщины.
– Видите ли, господа, – извиняясь тоном и мимикой, ответила Дайяна, – отчего я и удивилась вашему тяжелому боевому снаряжению… Знаю, что волею высших сил вы всегда появляетесь там, где нужно вам или судьбе, но очень часто – вопреки хорошо разработанным планам…
– Милейшая, – с соответствующей сладкой улыбкой сказал Шульгин (сейчас пошла его игра), – какие, на хрен, высшие силы? И что это за хорошо разработанные планы? Сколько ни пытаюсь такие вспомнить – ну никак не получается. Не будь ты столь самоуверенной особой, разве послала бы двоих слабаков – пехотинцев Ирину от нас депортировать? Проверила бы сначала, с кем им дело иметь придется. Все остальные планы, к которым ты отношение имела, сама знаешь, чем закончились.
Мы сейчас к тебе заглянули просто случайно. Нам совсем в другое место надо. К себе в форт. Но что-то мне подсказывает, проблемки у тебя все-таки есть… Надо – поможем. Однако, раз мы здесь, нам нужна парочка флигеров. Те, что сюда с той Базы перегнали. Возьмем?
Ирина встревоженно переглянулась с Новиковым, ничего не сказав. Просто, похоже, ей не понравилась избранная Сашкой тональность или содержание его тирады. Зачем он вдруг обостряет? Ростокин же сидел точно «за болвана в старом польском преферансе»: сданных карт не видел и о дальнейшем ходе игры понятия не имел.
– Очень может быть, ты и прав, Александр. Но вот в данном случае мне трудно определить, насколько хорошо разработаны ваши планы. Не так давно я уже говорила – напрасно вы в эту авантюру ввязались. К сожалению, не ошиблась. Вынуждена вас огорчить, – ответила Шульгину Дайяна подчеркнуто спокойно. – Даже очень огорчить. Вы к таким вещам относитесь чересчур эмоционально…
– Что с Лихаревым? – прямо и резко спросил Новиков. – Союзница, говоришь, а темнишь по-прежнему. Главное – непонятно зачем. Новую авантюру затеваешь, или… Что? По виду у вас тут все спокойно, но я же чувствую напряжение. Твое лично и, так сказать, разлитое в атмосфере. Так?