Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло
Шрифт:
На такое ни один из членов «Братства» согласен не был.
Две параллельные улицы поселка были совершенно пусты, и окна большинства коттеджей не светились. Почти в половине из них никто не жил, строили их впрок, в расчете, что население форта будет увеличиваться естественным образом и за счет притока иммигрантов: из основной и параллельных реальностей. В других хозяева уже отошли ко сну. Здесь было принято рано ложиться и рано вставать.
Новиков спустился до самой набережной, постоял, любуясь прибоем и вслушиваясь в гул и грохот разбивающихся о скалы
Хорошо было курить, пряча сигарету в кулаке, под защитой глубокого капюшона, и думать о вещах совсем нейтральных. Кое-что вспоминать из своей «человеческой» жизни, оставшейся за перевалами времен.
Андрей швырнул догоревший окурок вниз, пошел обратно, по такой же крутой и безлюдной параллельной улице. Только на первой дома были из красного кирпича, а на этой – из желтого.
Давным-давно, даже страшно вспомнить когда, он любил бродить по ночной Москве под моросящим дождем, подняв воротник плаща, засунув руки в карманы, воображая себя кем-то вроде местного Алена Делона, который на следующем перекрестке обязательно встретит ту самую девушку, которая никак не попадалась днем.
Это было еще до того, как он действительно встретил Ирину, и именно ночью. Только дождя в тот раз не было. Наверное, уже в молодости он умел создавать локальные мыслеформы, не подозревая об этом.
Андрей поднялся на высокое крыльцо коттеджа, одного из свободных, но всегда готовых к приему гостей. Захочется, например, как сейчас, в преферанс поиграть, так не идти же в семейный дом, где самая гостеприимная хозяйка рано или поздно не выдержит громких разговоров и всепроникающего табачного дыма.
Для подобных целей подходили и многочисленные помещения замка, но вчетвером лучше собраться в более приватной обстановке.
В прихожей на вешалках уже висели обсыхающие плащи, на полу ровненько, будто в казарме, выстроились штормовые сапоги.
Новиков добавил к ним свои, выбрал домашние туфли по вкусу, поднялся по двухмаршевой лестнице с резными балясинами.
В обширном зале с пылающим камином во всю стену его появление встретили приветственными возгласами. Будто год не виделись. Кстати, ватманский лист с художественно нарисованной «пулей» уже лежал на ломберном столике. Рядом – нераспечатанная колода карт и все необходимые для правильной игры аксессуары.
– Что, прямо сейчас и начнем? – спросил Андрей.
– А чего ждать? – хищно усмехнулся Шульгин, непроизвольно перебирая пальцами, будто уже начал сдавать карты. – Мы сколько не играли?
Новиков прикинул. Выходило, что давненько.
– Сейчас доложу, – поднялся Левашов, взял со стола, открыл в нужном месте толстый ежедневник. – Вот-с, такого-то месяца, числа, независимого года… Год и два месяца, судари мои. И в последний раз господин Новиков изволили проиграть ровно девять тысяч рублей ноль-ноль копеек. Думаю, желают отыграться.
– Давненько не брал я фишек в руки, – вздохнул Андрей. Поиграть захотелось невыносимо. Взять со стола свои десять карт, неторопливо раскрыть, пробежать глазами, оценить, соображая, а что же там в прикупе для нас интересного? И так далее…
А у игроков их забавы, наверное, вызывали еще более сильные эмоции.
Теперь – мы за них.
Шульгин с треском распечатал колоду, Дмитрий взялся за пробку коньячной бутылки. Тоже традиция – за начало игры по первой, а потом – только за сыгранный мизер, и никак иначе. Зато курить можно и нужно постоянно, для маскировки эмоций. С этой целью кто-то приготовил и даже раскрыл большую коробку сигар.
– А поговорить? – спросил Андрей, смягчая известную фразу из анекдота. Известно ведь, что за преферансом ни о чем, не связанном с игрой, говорить невозможно. Или игра останавливается, к всеобщему раздражению.
– Есть о чем? – лениво спросил Шульгин. – До утра не терпится?
– Как тебе сказать… – Новиков грел озябшие на дожде и ветру руки, думая, что лучше бы ему правда помолчать, хотя бы сегодня. Завтра тоже будет день.
– Судя по тебе, – сказал Воронцов, – ты по улицам долго бродил?
– Не очень и долго. Полчаса, пожалуй. До этого личную жизнь Скуратова устраивал…
– Ух ты, – восхитился Шульгин. – С Ниной познакомил?
– Не с Маринкой, сам понимаешь.
– Амбец мужику, – скорбно вздохнул Левашов. Все знали о мечте Нины Семеновны подыскать себе мужа, состоятельного и положительного во всех отношениях.
– Думаю, наоборот, – сказал Воронцов. – В меру согретый женским вниманием, господин академик станет гораздо более пластичным материалом для твоих экспериментов. А то слишком много вокруг манящих, но недоступных раздражителей. Я такой типаж знаю, с повышенным гормональным фоном… Кстати, что вы вообще о нем думаете? Ввели в коллектив, а отношение?
– Отношение – это к тебе, ваше превосходительство, – почти ткнул Дмитрию в грудь незажженной сигарой Шульгин. – Ты его в деле видел. Мы – нет.
– В деле – хорош, по мнению Антона. Не каждый морпех наших времен в сравнение идет. Не трус, нервы – крепкие, в этом я сам убедился. И Игорь за него поручился. А что с понтами – ты хоть недельку нобелевским лауреатом был? Целым институтом заправлял? А он – три года уже.
– Да. Спорить не берусь. Правда, и он вряд ли фронтами и флотами командовал.
– Естественно.
На недолгий момент все замолчали. Каждый по-своему применял к личному опыту сказанное.
– И до чего во время одинокой прогулки над морем додумался? – спросил Андрея Воронцов, как бы без связи с предыдущим.
– Натурально – ни до чего хорошего. Как будто в наших условиях хорошее имеет онтологический [3] смысл.
– Как же иначе? Если бы оно такого смысла не имело, мы бы уже друг друга давно перестреляли. В спину. Помнишь рассказ «Мешок»? – Сашке тема понравилась.
3
Онтологический – имеющий отношение к философскому учению об основах бытия и познания.