Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло
Шрифт:
Что бы такое придумать, сразу ломающее всю схему, разработанную, возможно, тысячи лет назад и продолжающую безупречно функционировать до сегодняшнего дня?
Так в этом и беда тех самых пресловутых «высших», неважно, существуют они на самом деле или нет. Всей Системы в целом, пусть хоть миллион лет она процветала. Потому что не сталкивалась с историческим вызовом на совершенно другом уровне. Теперь вот столкнулась. Кто проявит больше гибкости и творческих способностей, тот и победит.
Мыслеформу Шульгин начал выстраивать под влиянием буквально только что пришедшего озарения.
Вопреки предыдущей договоренности (переговариваться через роботов), он включил обычную полевую рацию, настроенную на такую же в МТЛБ. Мысли перехватывать дуггуры умеют, пусть не всегда, и очень редко — правильно, а КВ-сигнал, глядишь, прозевают. Если нет — тоже не беда.
— Игнат, ты на месте?
Ненадо ответил, что да. С дерева наблюдатель видит юго-восточную часть крыши. Вокруг все спокойно.
— Что и настораживает. Давай так. Машины с интервалом пятьдесят метров выводи вперед еще на километр. Пехота редкой цепью — следом. В пределах зрительной связи. ПТУРсы и «Василек» — на прямую наводку. «Аскольд» пусть идет самостоятельно, пока не увидит мой флигер из надежного укрытия. После этого — стоп. В полной готовности к открытию огня по любой цели. За исключением нас, — напоследок сострил он.
— Будет сделано. Не подведем, Александр Иванович.
Поговорив с капитаном, Шульгин нажатием кнопки на приводном маячке посигналил Левашову. Без обозначения пространственно-временных координат Олегу найти их в чужой реальности было бы затруднительно, слишком сильно сказывался принцип неопределенности. Несмотря на все старания, после пересечения барьера ведущий луч СПВ «медузу» потерял. Как радиолокатор теряет цель, скрывшуюся за грозовым фронтом.
— Живы? — облегченно спросил Левашов, увидев по ту сторону «окна» флигер и товарищей в отсеке управления с откинутым колпаком.
— Вроде этого. Сколько сможешь канал открытым держать?
— Сколько генераторы «Валгаллы» напряжение давать будут. Если гравитационная буря не случится.
— Ну и славно. Переключись на одностороннее окно и сиди, за мной присматривай. Я тут, как бывший циркач, хочу тебя в роли «бога из машины» поэксплуатировать. Наблюдай очень внимательно, я не знаю, что случиться может, вдруг на слова времени не останется. Самому тебе соображать придется. По месту. Ребята внутри, — он показал на «Дворец съездов», — переговоры ведут. «Артем» с ними, и они не дураки, так что от внезапных физических акций почти застрахованы. Нам с Андреем в двадцатом году на Николаевском вокзале труднее пришлось. Однако атмосфера вокруг — очень тяжелая. Душу выворачивает. Противно. Физически и психически.
— Коньячку хлебни, — посоветовал Олег.
— Хлебну, когда обстановка позволит. Ты вот давай, от пульта не отходя, человек пять роботов к себе отсвистай по тревоге. Пусть за спиной стоят. Кто со «Взломщиком», кто с ручными гранатами. И… — Сашке-специалисту внезапная светлая мысль пришла в голову, — химия нужна, боевая и демонстративная. Рысью кого-то на склад — вторая палуба, отсек шестнадцать-бэ. На стеллажах справа имеются баллоны с дихлорарсином, прямо так и написано. Чудесная штука, особенно
— А как же вы сами?
— В Политбюро не дураки сидят, как говорил товарищ Брежнев. В наших боекомплектах респираторы есть…
— Ты чего, Саш, с кем воевать собрался? — спросил внезапно появившийся за спиной Левашова Воронцов. Весь разговор он явно слышал, только до поры не вмешивался.
— На кой они мне сдались — воевать? Попугать если, поскольку к тому все идет. Ты, Олег, еще и мой карабин ртутный возьми. Ртуть, исходя из таблицы Менделеева, получше серебра должна по нечистой силе работать…
— Ну, вы там уже до этого дошли? — с явной иронией, направленной не на то, чтобы уязвить собеседника, а, напротив, его подбодрить, спросил Дмитрий.
— Спускайся к нам, сам и сообразишь, что, почем и как…
— Настаиваешь?
— Зачем? Не хочешь — просто постой у окошка, погляди. Сочтешь нужным — примем как родного…
— Из всего вышесказанного, уважаемые Рорайма, — сказал Антон голосом, независимо от наличия микрофонов достающим до самых верхних кабинок амфитеатра, — следует, что я, как представитель цивилизации, предназначенной сохранять мир, порядок и взаимопонимание между любыми разумными существами Вселенной, предлагаю высоким договаривающимся сторонам, — он широким жестом указал на Суннх-Ерма и землян, — приступить к переговорам без всяких предварительных условий. Сначала пусть выступит хозяин здешнего Совета с изложением всех имеющихся претензий и пожеланий в адрес своих соседей по планете. Затем мы выслушаем другую сторону.
Предупреждаю об одном условии, обязательном в Галактике, — совещание может закончиться только достижением взаимного согласия. В противном случае, я облечен полномочиями разрешить спор по собственному усмотрению.
Сказано было сильно, тем более, что свои слова Антон сопроводил должного уровня ментальным посылом.
Форзейль сознавал, что не к этим существам, выглядящим почти как люди, он обращается. Надеялся, что его слова тем или иным образом доходят до истинных хозяев здешней реальности. Совершенно правдивые слова, кстати, за одним несущественным исключением — объявленные только что права Антон потерял вместе со званием Тайного посла. Но кто об этом мог знать, кроме… Кроме директора-распорядителя Галактического цирка.
— Тревога! Ложись! — не своим голосом вскрикнул Удолин, будто опытный солдат, услышавший свист падающей прямо на позицию авиабомбы. Одной рукой с невероятной силой дернул за пояс Новикова, другой — Антона, между которыми сидел. И свалил их на пол, под крышку обширного, наверняка не сколоченного руками, а выращенного стола.
На зал обрушилась темно-коричневая, вся пронизанная оранжевыми искрами и пронзительно-сиреневыми сполохами, вроде северного сияния, мгла.
— Держим, держим защиту, — не то кричал, не то беззвучно бормотал Удолин прямо в ухо Андрею, которого он накрыл своим костлявым, но очень крепким телом.