Скоро тридцать
Шрифт:
— Хорошо провел вечер? — спросила Джинни.
Было около половины одиннадцатого в пятницу вечером, через неделю после моего переезда к ней. Моя домовладелица только что вернулась с очередной встречи с Иэном в довольно веселом расположении духа, тогда как мой вечер был гораздо проще: «Сторожевой пес на уикенд», потом «Вершины поп-музыки», потом чувство голода и жалости к себе, потом звонок в «Пицца Домино», потом снова жалость к себе и полчаса интенсивного переключения каналов, потом прибытие мясной пиццы, потом «Друзья», потом полбанки мороженого, потом «Фрэйжер», потом половина неубедительного фильма про вампиров, потом приход Джинни.
— Ужасно, — ответил я на вопрос Джинни, не отрывая головы от дивана. — А ты?
— Подозреваю, совершенно наоборот.
Она сняла пальто, отодвинула мои ноги и рухнула на диван рядом со мной.
— Мы выпили в новом баре в городе, а потом пошли в персидский ресторан на втором этаже над баром.
— И как?
— Хорошо. — Она улыбнулась. — Они неплохо готовят — эти персы. — Она зевнула, потом потянулась. — Ну, мистер Несчастье, почему твой вечер был таким ужасным?
— Никакой особой причины.
— Трудный день с Шарлоттой?
— Вовсе нет. Она была молодчиной. После обеда мы ходили в галерею. Похоже, ей понравилось. Скорее всего, понравилось, потому что в автобусе на обратном пути она сказала мне, что хочет стать художником, когда вырастет. Ну, или художником, или бухгалтером.
Джинни засмеялась.
— Я не придумываю, — продолжал я. Не знаю, откуда она все это берет, понятия не имею. Мозг ребенка — для меня загадка.
— Ну, тогда в чем же дело?
— Наверное, мне просто все надоело.
— О, бедняжка, — сказала Джинни и протерла глаза. — Иэн предложил пойти завтра вечером в кино. Можешь пойти с нами, если хочешь.
— Ты второй раз предлагаешь мне быть третьим лишним. У меня все-таки есть какое-то достоинство. Мне не нужна твоя благотворительность… пока.
— Все будет нормально. — Джинни сбросила туфли и посмотрела на часы на стене. — Что будешь делать сейчас? Ложишься спать?
— Еще рано. Я все думал о том, чтобы посмотреть последнюю серию «Скорой помощи». Я записал ее в среду и ждал по-настоящему плохого момента в своей жизни, чтобы посмотреть. Глядя на страдания других — пусть даже только в кино, — я всегда начинаю чувствовать себя лучше.
— Я никогда раньше не смотрела «Скорую помощь», — сказала Джинни, откидываясь на спинку дивана. — Мне никогда особо не нравилась вся эта кровь, кишки и крики.
— Ты шутишь! Крики — это самое классное. Я раньше не понимал этого, как и ты. Я даже уходил из комнаты, когда Элен смотрела «Скорую помощь», говоря, что оставляю ее наедине со своими «женскими» передачами, но она меня в конце концов соблазнила. Я посмотрел только три серии и стал настоящим фанатом. Давай ты сделаешь кофе, а я подготовлю видик и введу тебя в курс — как Элен когда-то меня, — кто с кем спит, кто с кем спал, кто кого ненавидит и кто от кого беременна. Это как настоящая жизнь, только все происходит в больнице.
Без пятнадцати час ночи мы с Джинни ощутили прилив энергии от часового созерцания первоклассной больничной драмы. Энергии оказалось столько, что мы решили поиграть в «Скорую помощь» — глупую игру, которую придумали мы с Элен и которую больше никто не понимал и не считал хоть немного занимательной, но нас она забавляла. Все, что нужно было для игры, так это найти добровольца-пациента (мы с Элен брали для этой роли одну из подушек, вышитых ее матерью), распределить роли (Элен всегда была доктором Шулой Хобгоблином, с одной рукой и взрывным темпераментом, а я был медбратом Циммерманом — строгим, но справедливым, который родился не на той стороне Австрийских Альп). Сама игра состояла в том, чтобы вспомнить как можно больше фраз из фильма.
Идея поиграть в «Скорую помощь» понравилась Джинни из-за того, что была такой сумасшедшей. Она решила, что будет доктором Элизабет Хэтстэнд, талантливым, но эксцентричным врачом из Лондона, второй год работающей в этой больнице. Чтобы не будить слишком много воспоминаний, я решил быть доктором Лэнсом Батти, способным, но неудачливым хирургом-практикантом с родимым пятном на спине размером с кирпич.
— Доктор Батти! — сказала Джинни, едва сдерживаясь от смеха. — Срочно в травматологическое отделение! У нас здесь участник бандитской разборки. У него огнестрельное ранение, анафилактический шок и всякое такое.
— Вот пациент, доктор Хэтстэнд, — я взял одного из котов, Ларри (хитрый Сэндерс успел спрятаться), положил его на пол перед телевизором, и мы с Джинни склонились над ним.
— Дела наши не слишком хороши, — сказал я. — Похоже, он потерял слишком много крови. Боюсь, что он уже никогда не сможет ловить мышей. — Я топнул ногой, изображая страдание. — Черт бы побрал всех этих подростков и их банды. Они что, не понимают, что губят свои молодые жизни?
Джинни сделала вид, что дала мне оплеуху.
— Черт бы вас побрал, Батти. У вас истерика. Вы что, не знаете, что у меня пока еще не умер ни один пациент? Даже такой, с кошачьими усами? — Она снова шлепнула меня по щеке.
Ларри посмотрел на нас безучастно, повел усами и перевернулся на спину.
— Вы правы, доктор Хэтстэнд. Простите. У меня и вправду истерика. Я никогда не говорил вам об этом, но я потерял своего кота при таких же обстоятельствах. Это такая трагедия! Я никогда не должен был…
Джинни прервала меня, громко изображая сирену.
— Что это, Хэтстэнд?
— У пациента анафилактический шок! Нам нужна кровь второй группы, резус-отрицательная, и ему надо измерить давление и сделать ЭКГ и ДТП и БиБиСи-1, БиБиСи-2 и, может быть, даже АйТиВи — и еще эту большую штуковину для электрошока, а то он отправится в путешествие на небо с билетом в одну сторону!
— Но, доктор Хэтстэнд, не провести ли нам интубацию? Или крикотироидоктомию? Или кордотомию? Или даже лоботомию?
— Черт бы вас побрал, Батти! — прокричала Джинни, по-настоящему входя в роль. — Кто здесь главный хирург? Я или вы, черт возьми?