Скорость, маневр, огонь
Шрифт:
– Ты не смотри, что он такой медлительный, в воздухе он силен!
Мне почему-то вспомнился этот разговор в тяжелые минуты боя Аввакумова: один, без всякого оружия, против четырех «мессершмиттов». На такое способен только исключительно смелый, уверенный в себе опытный летчик.
Сейчас даже не верилось, что в небе каскадом искуснейших фигур связывает боем вражеских истребителей и не дает им покоя один советский летчик.
Не верилось, что на И-16 ведет бой тихий и скромный, очень застенчивый на земле человек. О нем в полку товарищи иногда высказывались добродушно:
– Костя
И в самом деле, было именно так: после каждого вылета другие летчики возбуждены, размахивают руками, показывают жестами, как пришлось сражаться с фашистами. А Костя Аввакумов скажет пару слов и все становится ясным.
– Капитан – единственный летчик в полку, который ни разу на нас не крикнул, – говорили техники и оружейники.
И перед этим боем Аввакумов сказал технику:
– Понимаешь, сукин кот, – указывая на пулемет слева, – сразу на пожелал стрелять, а правый стрельнул, но потом тоже замолчал. Да и третий оказался лентяем, а ведь как стрелял всегда…
И все. Больше ни слова. Ни упрека, ни даже сурового взгляда в сторону девушки-оружейницы, от которой зависела работа пулеметов. Девушка стояла и чуть не плакала.
Как и каждого из нас, смерть поджидала Аввакумова всюду, но гораздо чаще, чем нас – ведь он вылетал на выполнение наиболее опасных заданий. Смерть могла настигнуть в стремительной атаке, когда мотор ревел от натуги, она поджидала в глубоком вираже или на горке, в скольжении на крыло или головокружительной восходящей спирали боевого разворота, в каждом маневре, в струях пушечного огня и в трассах пулеметных очередей.
И все это происходило в голубизне бездонного неба.
Там, в небе, Костя Аввакумов перевоплощался в другого человека – смелого, решительного. В его руках самолет становился грозным оружием, несущим врагу смерть, а товарищам выручку.
– Скорее заправляйте самолет! – послышался взволнованный голос Радкевича. – Надо помочь капитану.
– Все понял! – ответил старший сержант Кучерук, подъехавший на бензозаправщике.
В баки истребителя ринулась тугая струя бензина. Но пара «мессершмиттов» спикировала на аэродром и открыла ураганный огонь из пушек по самолетам, находящимся на земле.
Кучерук снова пытается заправить самолет. И снова атака «мессершмиттов».
Уже более десяти минут длится бой Аввакумова с четырьмя фашистскими истребителями. И вдруг… мотор самолета захлебнулся и… умолк. О планировании на аэродром не могло быть и речи – от горных вершин до самолета высоты осталось не более ста метров.
О чем думал в последние секунды своей жизни этот благороднейший человек? И сейчас представляется, как Костя должно быть добродушно упрекнул заглохший мотор:
– Эх ты, сукин кот! Отказал, не дотянул. Понимаю – горючего не хватило…
А мир вокруг был так прекрасен. Позолотой листвы вздыбились горы. Из-за облаков выглянуло солнце и послало свой последний привет навсегда уходящему от нас летчику-герою.
По ущелью Кавказских
Вечером мы снова разлили по капле порцию Костиного вина, выпили за его светлую память. Он был повсюду рядом с нами. Вот его заправленная койка, на столике образцовый порядок, стопка книг. Брошенный на постель перед самым вылетом томик стихов Лермонтова…
27 ноября полк отпраздновал годовщину пребывания на фронте. Оказалось, что мы немало сделали за этот первый год войны.
Летчики произвели 6560 боевых вылетов, уничтожили 30 танков, 680 автомашин, 40 железнодорожных вагонов, 400 павозок, 10 автоцистерн. Сбили в воздухе 63 и уничтожили на земле 25 самолетов противника.
Восемнадцать летчиков полка пали смертью храбрых.
Снова на фронт
Перед тем, как начать служебный разговор, начальник штаба Апаров, внимательно окинул меня взглядом:
– Так вот, старший лейтенант, сдайте свое адъютантское хозяйство в эскадрилье лейтенанту Мироненко. Будете поближе к начальству.
– Не понимаю вас, товарищ майор.
– А тут и понимать нечего, вы назначаетесь заместителем командира эскадрильи. Осилите?
– Попробую.
– Пробовать нечего, надо работать!
– Вас понял.
Так я оказался в новой роли, «поближе к начальству», как выразился начальник штаба. По сути, в моей летной жизни ничего существенного не произошло. Как и все остальные летчики, заместитель – как штурман эскадрильи – летал на выполнение боевых заданий. Кроме того, на него возлагалась обязанность разрабатывать маршруты полетов, устанавливать дежурство и вылеты групп, давать задания летчикам на разведку и еще ряд всяких организационных мелочей, без которых не может обойтись боевой летный коллектив.
Правда, уже на следующий день начальник штаба обрадовал личный состав полка, сообщив о том, что нам приказано сдать оставшиеся самолеты соседям и убыть в тыл для переформирования, пополнения личным составом и получения новой техники.
– Тебе, Иванов, повезло с первого дня, – подморгнул добродушно Апаров. – Новую технику получим. Это надо понимать!
– А все-таки жалко с «ишачками» расставаться.
– Что верно, то верно, – согласился начальник штаба. – Крепко нам доставалось, но они не подкачали. А почему? Да потому, что летчики у нас золотые! В общем, держим курс на Баку. Вот так, понимаете ли…
Весь день был хлопотным, суетным и радостным. Говорили обо всем: о боевых делах, павших смертью храбрых товарищах, о почетной и трудной работе технического персонала, о девушках-оружейницах, ставших отличными мастерами своего дела.
Отъезд полка проходил оживленно и торжественно. В то время, когда работники штаба укладывали имущество в вагоны, летчики и техники выстроились возле самолетов, на которых после нас продолжат боевые полеты летчики только что прибывшего на аэродром другого истребительного полка.