Скорпионы. Три сонеты Шекспира. Не рисуй черта на стене. Двадцать один день следователя Леонова. Кольт одиннадцатого года
Шрифт:
На следующий день подполковник молча выслушал доклад Леонова, забарабанил пальцами по столу.
— Интересно… — На этот раз Мухамедзянов был не один. В кабинете, находился его зам, Николай Яковлевич, тоже подполковник.
— Убийство Спартака…
— Пришли документы, — сказал зам, — несчастный случай.
— Так быстро?
— Перестройка…
Все засмеялись.
— Так-так. Значит, трое. Один высокий.
— Да.
— Ты смотри, Николай, вот расклад. Преступники в руках.
— Подожди еще. Во всем этом есть
— Но какая?
— Пусть скажет майор.
Майор молчал.
— Что молчишь? — спросил начальник.
— А что ему сказать, — вместо Леонова ответил Николай Яковлевич. — Тут пока только Мегрэ может ответить.
— Мере-Мегрэ… Когда ты им станешь, Леша?
— Никогда, — ответил майор.
— Почему? — подполковник повернулся к столу.
— Михаил Омарович? Товарищ подполковник! Не мучайте меня такими вопросами. Голова идет кругом.
— Итак, значит, трое?
— Трое.
Подполковник, по своей привычке, начал прохаживаться, глядя себе под ноги. Остановился у окна, поправил штору, чтобы свет не мешал майору. Подошел к Леонову. Тот поднялся.
— Сиди. Так что?
— Думаю их повести.
Мухамедзянов посмотрел на зама. Тот кивнул.
— Смотри, как мечемся. То одно, с этим героем… Спартаком. Вроде, сам в руки пошел. И вот на тебе… А главное, похоже, не то. А теперь, как по заказу. Все трое во главе с наводчицей. Ты, Николай, что-нибудь понимаешь?
Зам пожал плечами.
— Так какого же черта поддакиваешь?
Подполковник подошел к Николаю Яковлевичу. Тот повернулся на стуле.
— Так что будем делать? Сюда идем?
— А что есть другого? — Николай Яковлевич развел руками и вопросительно посмотрел на Леонова.
— У меня другого ничего нет, — сказал майор глухо.
— Тогда, как говорится, с богом.
Мухамедзянов пожал Леонову руку.
XVIII
Леонов бежал по улице, обгоняя прохожих и беспрестанно поглядывая на часы. Он опаздывал в детский сад. Когда майор, запыхавшись, влетел туда, Аленка одиноко играла в уголке.
— Не стыдно так относиться к детям, — ворчливо встретила его пожилая женщина.
— Виноват, задержался… — стал было оправдываться Леонов. Но та уже не слушала его. — Мне надо двери закрывать.
Из садика шли, не торопясь, Леонов наслаждался великолепным вечером. Дневной зной сменился приятной прохладой. Дышалось легко.
Аленка бежала впереди. Леонов не заметил, как около них очутился высокий, атлетического сложения парень, одетый в короткую голубую безрукавку. Он внезапно подхватил ребенка на руки, высоко поднял. Немного испугавшись вначале, девочка громко засмеялась. Парень бережно опустил ее на землю, достал из кармана шоколадку, протянул ее девочке.
— Аленка, верни подарок незнакомому дяде, — попробовал вмешаться Леонов.
— Она вкусная? — спросила девочка, поворачиваясь к незнакомцу.
— Очень, — сказал он.
— Вот,
— Кушай, детка, кушай, — сказал незнакомец и опять слегка подбросил девчушку в воздух. Аленка залилась смехом.
— Расти большой и скажи папе, чтобы берег дочь. А то, скажи, тут много разных отвалов, колодцев, в которых и сам Муха со своими ищейками не найдет бедное дитя. Ну, беги, девочка…
Он поставил ее на дорожку и бросил, не оглядываясь:
— Оставь Риту в покое. Не пожалеешь. На хату отвалим. Дачу заведешь. Усек? А то живешь хуже безработного и радуешься. Руби, слышь… Если не поймешь, горько пожалеешь. Чао!
И пошел широким спортивным шагом, насвистывая какой-то веселый мотивчик.
Леонов оглянулся. Улица была пуста. Да и что он сделал, если бы и были люди. Задержал бы? А дальше что? Ничего не говорил, ничего не знает. И что к нему привязалась милиция?.. «А майка-то такая одна… Так, значит, Рита. Жаль, погибнет теперь, скитаясь по лагерям. И что только ее толкает?
Да, но и эти хороши. Дерзкие ребята, наглые. А может, чувствуют за собой силу? Да, знать бы это не мешало. Ничего, высветится. А ведь зацепил!.. Но смотри, какая угроза…» Он посмотрел на Аленку, доедавшую шоколадку. Как ему хотелось вырвать ее и зашвырнуть подальше, но он боялся Аленкиных слез. «Подонки! Ничего святого. А ведь зацепил…» Однако это уже не радовало. Вечер был испорчен.
— Аленка, поедем к маме? — спросил он дочь. Та, просияв, согласилась.
Жену Леонов нашел в садике, она прогуливалась по дорожкам. Тамаре было уже лучше, хотя поправлялась она медленно. Ей разрешили выходить на улицу, и она старалась быть как можно больше на воздухе. Прогулки постепенно прибавляли силы.
Они выбрали скамейку подальше.
— Ну, как ты? — Леонов ласково взял руку жены, внимательно глядя ей в глаза.
— Сейчас лучше, — тихо сказала она и улыбнулась.
Лицо ее было еще бледным, движения не совсем уверенными, но было видно, что она счастлива неожиданным посещением. Больше всех этой встрече радовалась дочь. Она забралась с ногами на скамейку и, обхватив мать за шею, не отпускала ее. Некоторое время все трое сидели молча. Тамара первой нарушила молчание:
— Как Вовчик?
— Ничего, — сказал отец, — помогает мне.
— Да, мама, он даже тесто на блины замешивает. — Аленка отпустила мать и показала, как это делает брат.
К скамейке подошла пара старичков. В ответ на извинения что потревожили, Тамара поднялась:
— Нет-нет, садитесь. Мы как раз собрались прогуляться.
Они шли тихонько по аллее, взявшись за руки. Люди оглядывались на них. Леонов не стал рассказывать жене о только что пережитом, ему не хотелось волновать ее. Только сказал, что ему предстоит командировка и надо отвезти детей в деревню. Соседку просить уже неудобно, сколько можно! Да и Аленке полезно попить парного молока.