Скованные льдом
Шрифт:
Я помню благословенные минуты тишины. Он обнимал меня своими пухленькими
ручками, и ненадолго боль отступала.
– Иначе как же им заключить союз с более серьезными и авторитетными преступниками,
если их единственная дочь на выданье умственно отсталая?
– сухо заметила я.
Он смеется.
– Вот она ты, скрывающаяся за маской вечной умиротворенности. Женщина с чувствами.
Забавно, но мне тоже показалось, что я в этой комнате один. Еще до того,
этом. Недостаток эмоций здесь не только у меня, - его улыбка исчезла, и он посмотрел прямо
мне в глаза так проникновенно и открыто. Мне стало не по себе, я почувствовала себя
насекомым, которого прикололи к доске и подготовили к вскрытию.
– Ты больше ничего мне
не должна.
Я моргнула.
– Но я еще ничего не заплатила.
– Заплатила.
– Нет. Не заплатила.
– Заплатишь не ты.
По коже побежали мурашки, и я не могу восстановить дыхание. Этот мужчина опасен. И
умен. Он внушает мне ужас.
– А кто? За все отвечаю только я. Я потерпела неудачу. Именно я должна была
обеспечить их безопасность, поэтому я, и только я, должна заплатить долг!
– Забавная особенность цены в том, что ее устанавливает не покупатель товаров и услуг,
а продавец. То есть я, - его лицо стало суровым и холодным.
– И какую цену ты установил?
– я затаила дыхание в ожидании его ответа. Он скользнул
ко мне, подвел меня к стеклу и указал вниз. - Последнее время у меня возникли
определенные сложности с наймом персонала. Мои официанты продолжают умирать.
По спине пробежал холодок.
– Особенно один подклуб тяжело удержать укомплектованным. В Tuxedo Club постоянно
требуются замены.
Тот самый подклуб, где официанты в тесных черных кожаных штанах, галстуках-
бабочках и обнаженными торсами.
– Твой Шон достаточно хорош, чтобы поработать здесь какое-то время.
Меня замутило.
– Моему Шону здесь не место.
– Возможно. Но даже ты должна признать, что он хорошо выглядит в форме.
Я смотрю туда, куда он показывает. Спине, которую я заметила, когда поднималась по
лестнице, знакомо ощущение моих рук на лопатках, пока он скользит внутри меня. В течение
многих ночей я гладила ее, когда он засыпал. Разминала, когда он очень много работал.
Целовала каждую мышцу и изгиб. Это действительно очень красивая спина.
– Как долго?
– Я еще не решил.
– Не делай этого со мной.
– Почему.
– Он...
– я замолчала и вздохнула. Этот человек не поймет ничего из того, что я хочу
сказать.
– Продолжай.
– Шон моя родственная душа.
–
Он смеется надо мной. Смеется над Богом.
– Эти вещи священны.
– Для кого? Твой бог может и любит родственные души, а вот люди не очень. Такая пара
легко уязвима, особенно, если они настолько глупы, что позволяют миру видеть, как они
счастливы. А во время войны они рискуют еще больше. При таких обстоятельствах у пары
есть два пути: отправиться вглубь страны и спрятаться от человечества как можно дальше,
надеясь, что никакой хрен не обнаружит их. Потому что в противном случае мир просто
разлучит их.
Он ошибается. Он ничего не знает о родственных душах. Но я не могу не спросить:
– А другой?
– Погрязнуть в зловонии, грязи и гниении истерзанного войной существования...
– То есть вести себя как обычные преступники. Ты предпочел бы нам безжалостных
животных? Почему?
– Да открой глаза, Катарина. Увидь то, что есть на самом деле. Сбрось свои розовые очки
и признай, что ты плаваешь в дерьме. Пока ты, наконец, не увидишь несущиеся прямо на
тебя экскременты, ты не сможешь избежать столкновения. Вы должны встречать каждое
испытание вместе. Потому что мир разрушит вашу пару.
– Низкий, циничный манипулятор.
– Виновен по всем пунктам.
– Жизнь не такая, какой ты ее видишь. Ты ничего не знаешь о любви.
– Я близко знаком с превратностями судьбы во время войны. Это были мои худшие и
лучшие века.
– Это не любовь.
– Я о ней и не говорил, - блеснув улыбкой, он обнажил зубы.
– Я предпочитаю войну.
Цвета становятся более яркими, еда и напитки все более редкими, и оттого слаще. Люди
гораздо интереснее. Более живые.
– И более мертвые, - резко бросаю я.
– Мы потеряли почти половину мира, а ты находишь
это интересным? Свинья. Варвар и садист.
Я разворачиваюсь. С меня хватит. Если это его цена, то я свободна. Больше я ничего ему
не должна. Он уже все получил.
И направляюсь к двери.
– Ты должна рассказать ему, Катарина. Если у тебя еще есть хоть какая-то надежда.
Я замерла. Он не мог знать. Никак не мог знать.
– Рассказать кому и что?
– Шону. О Круусе. Ты должна рассказать ему.
Я развернулась, взметнув руки к горлу.
– Во имя Господа, о чем ты говоришь?
Я взглянула в его глаза и поняла: каким-то непостижимым образом он знает о моем
самом постыдном секрете. Они таинственно улыбались, и в них светилось удивительное