Скованные одной целью
Шрифт:
Следопыт слез с дерева. И пошел к воротам. Заметили или нет? Если бы его манипуляции были обнаружены, то наверняка бы уже выскочили. Как минимум с дубинками или обрезками водопроводных труб. Не могут же бандиты держать в охране столь отмороженных непрофессионалов.
Выходит, что не заметили, отморозки. Однако надо проверить. Иначе вся работа пойдет насмарку. Да и камеры шпионские ноне ох как дороги! «Накинь, барин, на овес!» – мелькнула в голове у Следопыта дебильная ассоциация. Потому что всё же побаивался. Всё же сердечко молотилось в груди с большей скоростью, чем обычно. Клапана только успевали хлопать, обеспечивая двухтактный цикл. Когда до ворот оставалось метров пять, дверь в сторожку распахнулась. Из неё выскочили двое. Один с Макаровым, второй с Калашниковым. «Заметили», – понял Следопыт.
Дженни, несмотря на свой не юный уже возраст, птицей взлетела в седло Ипполита. Тот не стал артачиться, почувствовав твердую руку профессионала.
И пошел. При-пля-сы-ва-я.
Дженни тронула Ипполита шенкелями, отчего тот Фыркнул и пошел рысью. Все так же грациозно, словно Футболист Марадона в лучшие его годы. Приближалась стена. Дженни чуть тронула трензедем. Ипполит нарисовал крутую дугу. И вновь вышел на прямую
Еще дала шенкелей, уже более настойчиво.
Ипполит пошел легким галопом. Уже не как жалкий Марадона, а как мифический паровоз братьев Люмьер.
И с легкостью, с огромным запасом, взял небольшой барьер.
Дженни перевела Ипполита на рысь, потом на шаг. Нежно потрепала по гриве.
Остановилась. Спешилась.
И поцеловала Ипполита прямо в губы. Потом заплакала. И сквозь слезы сказала одно-единственное известное ей русское слово. И слово это было «ЛЮБЛЮ».
Следопыт посмотрел на рожи отморозков, и ему стало ещё страшней. Поэтому он мгновенно выхватил Беретту, с глушителем, и четыре раза выстрелил. А потом ещё два раза.
Было слышно лишь, как в груди колотится сердце. Его собственное. Спасенное. Да весело чирикают воробышки, божьи твари.
И, удивляясь самому себе, кинулся в сторожку.
В крохотном закутке, два на два метра, было пусто. Ни людей. Ни записывающей аппаратуры. Лишь стол, застланный газетой да на три четверти выпитая бутылка водки на нем. И два стула с покрытыми коричневым дерматином сиденьями.
«Дисциплина, блин!» – прокомментировал мысленно Следопыт ситуацию, ещё более удивившись способности шутить, пусть и мысленно.
Достал жучок и прикрепил его снизу к столешнице.
Второй засунул за отставший в углу плинтус.
Выскочил из сторожки. Никого. Кроме, естественно, двух трупов, которым спешить было уже некуда. «Теперь их носить будут, как падишахов», – подумал Следопыт и удивился своей способности к циничным шуткам.
Забрал Макарова и Калашникова, двух неразлучных друзей, и сунул их в сумку.
Слух о том, что в «Сокоросе» творится нечто невероятное, чего прежде не было за всю историю свободной России, облетела всю конноспортивную Москву. В Сокольники приехали, пришли и приползли спортсмены всех времен и народов, а также конюхи, ветеринары, члены федерации вместе с женами и детьми. Все собрались посмотреть на богатую американку, которая собирается скупить на корню весь конный спорт страны.
Понятно, что ветераны пришли, чтобы гневно протестовать, молодежь – чтобы продаться.
Однако богатая американка выбрала для покупки всего лишь двух жеребцов – прославленного Ипполита и не столь прославленного, но генетически безукоризненного Вельвета.
И торги начались.
Хозяин конюшни Викентьев запросил за каждую голову 10 миллионов долларов.
Дженни ответила по-простому, по-оклахомски: «Фак ю!» Однако в переводе Танцора это прозвучало как: «Господа, ваше предложение абсолютно несерьезно. Я готова заплатить реальную цену, но не намерена выслушивать ваши беспочвенные фантазии!»
– А что вы считаете реальной ценой? – с любезной улыбкой поинтересовался Викентьев.
– Триста тысяч за Ипполита. И сто за второго.
Через пятнадцать минут сошлись примерно посередине. Дженни купила Ипполита за три миллиона долларов, Вельвета – за один.
Перед тем, как оформить сделку, разлили шампанское.
К джипу Танцор, Стрелка, Дед, Дженни и Следопыт подошли одновременно.
На следующий день они опять разделились. Но уже в иной пропорции.
Дед и Стрелка взялись сопровождать Дженни, которая решила немедленно оформить сделку, перевести деньги на счет «Сокороса» и подготовиться к отправке жеребцов на их новую родину – в далекую Оклахомовщину.
Танцор и Следопыт до позднего вечера просидели в джипе примерно в километре от объекта. При помощи специального лэптопа, принимавшего сигнал с камер и микрофонов, наблюдали за тем, что же там происходит.
Ничего интересного не происходило. Изредка из одной двери выходил кто-либо из бандитской обслуги и тут же скрывался за другой дверью.
Микрофоны в сторожке также не вещали ничего ценного. Лишь злобная матерщина по поводу того, что вчера какой-то хер моржовый замочил Чижика и Матадора. И теперь этого хера надо вычислить, отловить и долго пытать, собрав всех пацанов. А потом пропустить через прокатный стан. Сначала медленно до половины. Потом сходить пообедать. Покурить после этого. С телками потрахаться. И уж тогда обработать и вторую половину.
Следопыта, в отличие от Танцора, эти причудливые фантазии нисколько не развеселили. Следопыт был искренне рад, что в джипе затемненные стекла. И, следовательно, снаружи его не видно.
– Ты что, друг мой, спятил, – решил успокоить его Танцор, – ведь тебя же ни одна живая душа там не видела. Разве не так?
Следопыт согласился. И успокоился до такой степени, что решился выйти по малой нужде.
Когда вернулся, то застал Танцора пребывающим в глубоком раздумье, что с ним случалось нечасто. То есть, конечно, случалось, и довольно часто, но этот процесс был не столь акцентирован. Сейчас же он сидел, глядя в одну точку, что-то шептал, морщил лоб и шевелил бровями.
– Ты что? – изумился Следопыт.