Скованы страстью
Шрифт:
Не заставляя себя упрашивать, Зафар зарычал и крепко ухватил ее за талию, резко поменял позицию так, что Анна снова оказалась снизу. Удерживая ее за бедра, он вонзался в нее в бешеном ритме. В его диких необузданных движениях не осталось ничего культурного и цивилизованного, одна лишь животная страсть и желание.
И именно это им сейчас и было нужно.
Им обоим.
Изгибаясь в его руках, Анна обхватила его бедра ногами, отвечая на каждый его выпад встречным движением, и совсем скоро они вместе дошли до предела, крепко сжимая друг друга в объятиях. Вокруг них по-прежнему лежала бескрайняя пустыня, но в
И не осталось ничего, кроме них самих.
Ничего, кроме Зафара. Ничего, кроме Анны.
Все еще сжимая ее в своих руках, он прислушивался к тяжелому дыханию и стуку женского сердца. Какая же она живая… Теплая и мягкая…
И если бы только не было всех прошлых лет, всей пролитой крови и ошибок, которые нельзя простить…
Но все это уже не важно.
Ничто не важно.
Кроме Анны.
Пахло серой.
Как и всегда, когда на земле разверзался его персональный ад. Выстрелы, дым, крики… И боль. Много-много боли.
Израненное лицо матери, напуганные глаза…
И глаза эти смотрели лишь на него одного. Скованный по рукам и ногам, Зафар с радостью поменялся бы с ней местами, но не мог даже по шевелиться. Его самого никто не бил и не истязал, но любые физические мучения стали бы сейчас облегчением. Что угодно, лишь бы не сидеть без движения и не смотреть, как зверски пытают родителей. И все из-за того, что он доверился Фатин…
Насквозь промокнув от пота, Зафар проснулся от собственного крика, схватив врага за горло. Потянувшись за ножом, он вдруг осознал, что полностью раздет, а ножа нет.
Ладно, это не так уж и важно. Сейчас он способен придушить врага и голыми руками.
Но стоило ему разглядеть в темноте светлые волосы, как он сразу же окончательно проснулся, понимая, где и с кем находится.
Проклятье, он все-таки заснул! Рядом с Анной.
– Анна.
– Стоило ему только разжать пальцы, как она сразу же отстранилась, а он не посмел к ней притронуться. У него больше нет права к ней прикасаться.
– Извини. Извини, я бы никогда специально не причинил тебе боли.
Она вся дрожала, и Зафар, не выдержав, отвел взгляд.
Он не хотел видеть выражение ее глаз, теперь, когда он наконец-то показал ей свою истинную натуру.
– Я знаю, - выдохнула она.
Набравшись смелости, Зафар потянулся за фонарем.
По ее щекам катились слезы, но она даже не пыталась их вытереть.
– Анна… Именно поэтому я всегда и сплю один. Именно поэтому…
– Что ты видишь?
– Нет.
– Он покачал головой.
– Не спрашивай, не старайся мне помочь.
– Но как ты можешь жить со всем этим ужасом и болью?
– Она попыталась к нему прикоснуться, но Зафар резко отпрянул.
– Потому что я сам во всем виноват и обязан до конца нести свою ношу.
– Расскажи мне.
– Нет. Я и так причинил тебе слишком много боли.
– Зафар, пожалуйста, позволь мне тебе помочь.
– Да ты и так уже почти все знаешь. Из-за того что я не думая рассказал все Фатин, родителей схватили. Но убили их не сразу, а долго истязали и мучили. Сперва мать, потом отца… Меня заковали в цепи и заставили смотреть, как лучший из людей ломается и превращается в жалкий обрубок плоти… Просто
– Он судорожно сглотнул.
– Я молил о смерти, но меня они не убили. Я весь день лежал связанный рядом с кровавыми останками родителей, а утром меня нашел дядя. Наша армия все же поборола врагов, но для папы с мамой было уже слишком поздно. И когда дядя спросил, что случилось, я во всем признался. И он изгнал меня. Разумеется, не он возглавлял восстание, не тем он был человеком, но, увидев перед собой легкий путь к власти, он просто не смог удержаться. Он сказал, что обязательно пойдут слухи и мне лучше покинуть город. Он сказал, что я должен оставить дворец и что мне все равно никогда уже не стать королем. И я поверил и бежал, сколько было сил, пока не свалился от усталости и жажды. Но даже тогда мне не была дарована смерть.
– Тебя нашли бедуины.
– Верно. С этого и начался наш союз. Я быстро понял, что моя смерть облегчит страдания лишь мне самому, а из дяди никогда не получится хороший правитель. Для этого он не годился. Но он был взрослым мужчиной с армией за спиной, а я - всего лишь полуобезумевшим мальчишкой.
Затаив дыхание, Анна буквально видела, как перед ней разворачиваются события пятнадцатилетней давности.
– Зафар, - выдохнула она.
– Ты ни в чем не виноват.
– Ошибаешься.
– Нет, это ты ошибаешься. Просто представь. Если я сейчас доверюсь тебе, а ты предашь это доверие и воспользуешься им во вред, кто будет виноват?
– Анна…
– Если ребенок разбивает куклу, а его мать уходит, кто из них виноват?
– Не ты, Анна, точно не ты.
– Но сам ты виноват?
– Потому что разбил не куклу, а целое государство. Разбил свою собственную жизнь и жизнь родителей.
– Перестань! Перестань всегда и во всем винить себя самого!
– У меня нет выбора. Я должен четко сознавать свои ошибки, чтобы никогда их не повторять… Но перед тобой я устоять не смог и вновь повторил старую ошибку…
– Но у нас все иначе.
– Неужели? И почему же?
– Потому что я люблю тебя.
– Она тоже так говорила.
– Но я не она! Я отдала тебе не только тело, но и душу! Я отдала тебе всю себя целиком, потому что люблю.
– Нет, ты любишь меня таким, каким я, по-твоему, мог бы быть. Но ты ошибаешься.
– Ошибаюсь, что люблю тебя?
– Ошибаешься в своем представлении обо мне. Глубоко внутри я сломлен, и меня уже ничто не излечит.
– Но позволь мне хотя бы попробовать!
– Если бы все было так просто…
– Даже посреди пустыни есть оазисы, ты просто не представляешь, сколько любви я могу на тебя вылить и…
– При всем желании нельзя оросить целую пустыню. Во всем мире нет столько влаги.
– И ты действительно так думаешь?
– По ее щекам снова текли слезы.
– Тогда ты совсем меня не знаешь…
– Это ты меня не знаешь.
– Возможно, но как же мои чувства? Они вообще не считаются?
– Не будь наивной.
– Но… но сам ты ко мне ничего не испытываешь?