Скрипач не нужен
Шрифт:
От чего умер Корытин-Пиночет, я даже не стал Бориса Петровича спрашивать.
Александр Еременко: случайный зритель
О Господи, я твой случайный зритель…
В петербургском издательстве «Пушкинский фонд» вышла книга стихов «Горизонтальная страна». Ее автор хорошо известен многим любителям поэзии. Однако вот уже почти десятилетие Александра Еременко будто не существует в литературном процессе. Его имя не встретишь ни в «толстых» журналах, ни в премиальных «листах», ни в бесчисленных рейтингах.
Что произошло?
Стих, вынесенный в эпиграф, звучит нехарактерно для Александра Еременко. Это почувствует всякий, кто знает его стихи. Не в его натуре этот
Разобраться в его религиозных воззрениях на основании одних стихов нет никакой возможности. Местами встречаются намеки на увлечение индийской метафизикой, но намеки эти крайне неубедительны. Вообразить себе его лирического героя в толпе, например, кришнаитов, конечно, можно, но только поместив картинку в соответственный контекст: ну, скажем, в пацифистский митинг, разгоняемый милицией. По окончании митинга герой выйдет из толпы, чтобы снова оказаться в толпе. На этот раз в ресторанной.
Когда я с бутылкой «Массандры»иду через весь ресторан,весь пьян, как воздушный десантник,и ловок, как горный баран,все пальцами тычут мне в спину,и шепот вдогонку летит…Нет ресторана? Не беда!
Пью за свободу, с другом, не один.…за мир и дружбу, за свердловский рок!Лирический герой Еременко никогда не оставался до такой степени одинок, чтобы спокойно предаваться медитации и обращаться с молитвой к Творцу. Он нуждался в «мире». И даже грубее: он нуждался в поклонниках. Если и не в стадионах, то по крайней мере в чутком дружеском круге, где он мог быть первым среди равных, эдаким поручиком Ржевским (не из анекдотов, а из фильма «Гусарская баллада»), эдаким Сильвио до его дуэли. И недаром он любил Высоцкого:
Я заметил, что, сколько ни пью,всё равно выхожу из запоя.Я заметил, что нас было двое.Я еще постою на краю.С Высоцким, несмотря на астрономическую разницу в количестве поклонников, его роднит вот этот врожденный демократический аристократизм.
Вспоминаю трогательный случай начала восьмидесятых годов. Среди студентов Литинститута прокатился слух, будто Еременко будет читать стихи в филиале МХАТа на Тверском бульваре. Вечером там собралась небольшая толпа почему-то возле черного входа. Туда же подошел и Еременко. В театр нас не пустили – не по чину. Стихи чудесно звучали во дворе…
Этим он и покорял, но этим и раздражал. Покорял студенческие собрания восьмидесятых годов, где блистали «метаметафористы» (так, с подачи Константина Кедрова, называли Жданова, Еременко и Парщикова) и где он всегда шел отдельным номером.
Я добрый, красивый, хороший…Я мастер по ремонту крокодилов…Я пил с Мандельштамом на Курской дуге…Последняя строчка особенно запомнилась. Если не воспринимать
В Еременко никогда не было андеграундного надрыва и расхристанности. Даже в своей обычной тельняшке он выходил к публике как бы с иголочки, во многом предвосхитив стиль и драйв современной постмодернистской культуры с ее ироничностью, ненавязчивостью, антипафосностью. Однако нельзя представить, чтобы он нормально пристроился в американском университете и сочинял крутые концептуалистские стихи в свободное время от лекций, ученых советов и кафедральных посиделок.
Его лирический персонаж (его называли «Ерёмой») всегда поступал «по щучьему велению, по моему хотению». Он жил, а не выживал.
В начале восьмого с похмелья болит голова……Люблю тебя, жизнь, будь ты проклята снова и снова.Время декламирует свое:
Будь, поэт, предельно честен.Будь, поэт, предельно сжатым.Напиши для нас в «Известьях»для народных депутатов…А Ерёма талдычит свое:
Решительный, выбритый, быстрый,собравший все нервы в комок,я мог бы работать министром,командовать крейсером мог.Я вам называю примеры:я делать умею аборт,читаю на память Гомераи дважды сажал самолет.В одном я повинен, но сразуоткрыто о том говорю:я в космосе не был ни разу,и то потому, что курю…Ну разве может такой чудо-молодец согласиться на выживание? На место в каком-нибудь рейтинге? На обслуживание индустрии пиара?
Это он-то, который ради космоса не поступился самой обыкновенной сигаретой!
Обратите внимание: он и самолет сажал совсем не так, как (представим невозможное!) его бы посадил случайный пассажир.
Он сажал его не один раз. Дважды!
И это не было капризом. Не было просто позой. Говоря словами поэта, его герой был «как вбитый гвоздь… заподлицо вколоченный в свободу…»
Не выправить пьяного жеста,включенного, как метроном…И не в том дело, что жест был пьяный (мерное покачивание руки с отбивающим ритм указательным пальцем), но в том, что этот жест нельзя выправить, как нельзя выправить стихи…
Как замеряют рост идущим на войну,как ходит взад-вперед рейсшина параллельно,так этот длинный взгляд, приделанный к окну,поддерживает мир по принципу кронштейна.…Поддерживает мир. Чтоб плоскость городовдержалась на весу как жесткая система.Пустой кинотеатр. И днище гастронома.И веток метроном, забытый между стен.