Скрипка некроманта
Шрифт:
— Он заработал немало денег, которые хранятся у старого Манчини. Мы найдем старика, а деньги отдадим вам. Возьмите, сколько потребно, чтобы покрыть ваши расходы, — распорядилась Варвара Васильевна. — Скрипку же, когда удастся ее вернуть, мы отправим маркизу ди Негри дипломатической почтой, через российского поверенного в делах, который должен быть в Генуе. Это надежнее всего.
— Скрипка уже давно у маркиза.
— Мы все же попытаемся! Возьмите! — велела княгиня, роняя браслет на полость. — Да возьмите же!
— Адам Шпигель, картежная фабрика… — повторил Маликульмульк.
— Гони! — приказала княгиня кучеру. Это слово в Риге знали все — и немцы, и латыши. Браслет скатился вниз, к закутанным ногам певицы, кнут щелкнул по конскому крупу, сани покатились — и понеслись.
По ту сторону дороги остались стоять Паррот с опущенной головой и Гриндель — по колено в сугробе.
Княгиня рассмеялась.
— Не поминайте лихом! — крикнула она по-русски вслед итальянкам. — Полезай в сани, Иван Андреич, — сказала она. — Сейчас развернемся и поедем греться в «Иерусалим».
Мимо них проехал, набирая скорость, обоз артисток — трое музыкантов, горничная-немка, сундуки, баулы, музыкальные инструменты. И вот так всю жизнь, подумал Маликульмульк, всю жизнь, пока служит серебряное горлышко и можно без особых ухищрений замазывать морщины. И потом, на старости лет, домишко на окраине той же Генуи или Неаполя, бестолковые ученицы, хитрые родственники, положившие глаз на будущее наследство… зато эти женщины полагают, будто служат искусству, и, кажется, не ведают сомнений…
Паррот сел рядом с княгиней, Гриндель забрался под полость к Маликульмульку. Сани развернулись и поехали без прежней спешки в сторону Риги. Когда миновали лес и увидели холмик, на котором стоял «Иерусалим», уже стало темнеть.
— Вам бы лучше переночевать тут, ваше сиятельство, — сказал Маликульмульк. — А мы поедем дальше. Если вдруг не найдем перевозчика — заночуем в моряцком трактире на берегу, их там довольно. Потом я пойду в замок и скажу его сиятельству, что нужно снарядить за вами экспедицию.
— Постарайся сегодня же увидеть князя. И, не теряя ни минуты, — на поиски этого Шпигеля и его бывшего господина.
— Будет сделано, ваше сиятельство.
— Ну вот, все, что могла, — свершила… — Княгиня, хотя сани уже остановились и до корчмы было всего несколько шагов, поплотнее закутала голову в шаль. — Теперь я хоть знаю, отчего князь юлил и изворачивался, когда я спрашивала его о Брискорне. Этот кавалер, изволите видеть, не желал выдавать мне на расправу коровищу Залесскую! Проводи меня наверх. А вам, господа, моя благодарность. И буду еще более благодарна, если вы поможете довести это дело до конца.
Маликульмульк вместе с княгиней поднялся в «Иерусалим», убедился, что ее там принимают лучше французской королевы, дождался, пока она быстро напишет записку князю, и спустился к дороге.
— Все зависит от того, как скоро мы сумеем отыскать старого Манчини с деньгами, — заметил Гриндель, когда Маликульмульк сел в сани. — Сдается мне, что он с перепугу сбежал.
— Он бы очень разумно сделал, если бы сбежал из Риги, — сказал Паррот. — Тогда бы у нас был шанс застать его в живых. Но я подозреваю, что он отправился к единственному человеку в городе, которого знает. И если этот человек действительно посредник в переговорах с покупателем, то старик в опасности.
— Но почему он сбежал? — спросил Маликульмульк. — Что его вдруг спугнуло?
— Да вы же и спугнули, — усмехнулся Паррот. — Когда вы обругали его за ругань, Манчини понял, что вы знаете итальянский язык, и перепугался — не услышали ль вы чего-то лишнего, не брякнул ли при вас чего Баретти. С перепугу побежал искать Шпигеля или кого-то иного, о ком мы еще не знаем…
— Клянусь вам, Паррот, ничего я не слышал такого! Иначе давно бы уже пришел к вам и мы нашли этим словам объяснение!
— Вот я и говорю — его не разум прочь погнал, его нечистая совесть погнала. Ему всюду мерещилась кара за злодеяния — и, кажется, он сам, по своей воле, побежал туда, где получит воздаяние. Так бывает, — и Паррот неожиданно похлопал Маликульмулька по плечу. — Не вините себя ни в чем, Крылов, если что и случится, это — та самая воля Божья, о которой говорят теологи, в действии.
Они подъехали почти что к самой реке, стали искать трактир — где ж еще в это время может быть перевозчик, как не в трактире? Им пришлось спуститься по течению до Клеверсхольма, и там лишь удалось сговориться с лодочником-латышом, и то — благодаря Гринделю.
Сани они отправили обратно в «Иерусалим», а сами забрались в небольшую лодку. Перевозчик зажег фонарь на носу и оттолкнулся от причала. Вода была уже схвачена тонким ледком, и лодка, продавливая его, шла очень медленно. Гребцов было двое, им приходилось тяжко — весла застревали в ледяной каше. А когда удалось напасть на проплешину, свободную ото льда, лодка не сразу пошла под нужным углом к берегу, и ее потащило течением.
— Есть надежда, что мы выберемся на берег сразу за Цитаделью, — заметил Давид Иероним.
Но их высадили далеко за бастионами Цитадели, и Маликульмульк, соскакивая с борта лодки, попал-таки в воду и промочил ноги. И это бы полбеды — но шуба намокла и стала стопудовой.
— Идите скорее! — гнал его вперед Паррот. — Еще только недоставало, чтобы вы слегли с горячкой! Быстрее, быстрее! Вы бежать можете?
— Нет, — ответил, уже задыхаясь, Маликульмульк. Ему хотелось одного — сесть, хоть в снег, и перевести дух. Сесть, сесть, сесть — хоть на полминуты. Полминуты его спасут, он просто закроет глаза и придет в себя, да хоть прямо на снегу, если нет ничего более подходящего!..