Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина
Шрифт:
Антон кряхтя поднялся, достал еще два фужера, умело, с наклоном, наполнил их шампанским.
— Давай, пока Тошка телится. Хотя в народе говорят на понижение нельзя — плохо на голове отражается: вино на пиво — диво, пиво на вино — говно. А народу верить надо, он у нас мудр, все на своем опыте проверяет. Не боишься?
— Очень боюсь, но давай попробуем — авось проскочит.
Антон оценил шутку, улыбнулся:
— Ну давай пробовать.
И, прежде чем выпить, они глядя друг на друга приподняли в знак приветствия бокалы.
— Да какое там «мастерство»? — Твеленеву-младшему явно понравилось меринское определение его проницательности, он даже не отказал себе в удовольствии повторить его. — «Мастерство-о-о!»
Я их прогнал невежливо, каюсь. Когда эти обалдуи напали, решил — месть за непочтение к уголовному розыску. Тебя, честно скажу, за случайного прохожего принял, про себя отметить успел: иностранец, должно, какой, не иначе, не свой же. Потом, когда эти суки убегать стали, засомневался: что-то уж больно послушно они ноги делают. Но смотрю — на тебе кровь, глаз всего один остался — своего так едва ли станут. Поверил, поверил, Всеволод, не переживай, профессионально сработал. А вот дальше ты киксанул, прости за откровенность — жадность фраера сгубила. Жадность. Еще налить?
Он не стал дожидаться ответа, внаклонку наполнил бокалы.
— Тебе бы уйти вовремя — вот это было бы красиво. Не то что я — комар носа не подточил бы: помылся, рюмашку коньячку жахнул и гуд-бай, куда шел: ведь куда-то же ты шел? Ну и пошел бы! И я, лопух, весь твой, с потрохами, лапки кверху, в долгу по гроб жизни. Ан нет: ты сидишь и сидишь, сидишь и сидишь. Бутылку убрали, за второй послали, теперь вот этой мочой пузырчатой нектар разбавляем, желудки портим, а ты все сидишь. Тут-то я мозгой и шевелю: что-то мальчику от меня надобно, никак не иначе, причем лучше бы — немедленно. Потому и сидит вопреки логике. Жа-а-а-дность! Страшная вещь. На ней все шпионы горят, на жадности. И еще на сексе…
— Мне уйти? — Мерин спросил это со смешком, ибо понял, что игра в покаяние выбрана верно, интуиция и на этот раз его не подвела. «Так-то вот, Анатолий Борисович!»
— Не-е-ет уж, многоуважаемый господин Абель, теперь извольте колоться: на кого работаете, на сколько разведок, что за дикий способ мордобоем внедряться в чужое семейство — на дворе ведь власть не советская — пресса существует, законы какие-никакие, на худой конец — международный суд, за такие дела и посидеть можно несколько годиков, не говоря уже о шкурке карьерки: навсегда может статься прострелянной. Я не сложно выражаюсь?
До прихода Антонины с двумя бутылками коньяка («Две-то зачем, идиотка?» — «Одну выпьете, другую в свой бар поставишь, как было. Никто ничего не заметит. Не права?» — «Ну что сказать, стратег! Я теперь тебя Стратежкой называть буду: садись, Стратежка, с нами, заслужила, видишь, тебе шипучки оставили»), Мерин успел подробно рассказать Антону обо всем, что заставило его предпринять столь экстраординарные меры по внедрению в интересующее его семейство («Понимаешь, дело передали другому отделу, а они там мышей не ловят, по горячим следам никогда ничего не успевают, и вообще у них 85 процентов висяков»); о том, что побудило его, профессионала с Петровки, так необдуманно поспешно осуществлять знакомство с ним, представителем клана Твеленевых, что даже непрофессионалу не составило труда вывести его на чистую воду; о том, что сегодняшние утренние посетители — хамы и дилетанты именно из того отдела, которому и передали московскую кражу («Еще 1:0 в твою пользу, Антон, что не поддался на их провокационные угрозы»); рассказать о том, как прозорлив и мудр руководитель отдела по особо тяжким преступлениям его, Мерина, учитель и старший товарищ, в юном возрасте оставшийся без родителей,
Многое успел рассказать.
Кроме одного: он не упомянул о скрипке Страдивари.
А напоследок, когда, не дождавшись своего «барного» часа, в ход пошла третья бутылка, вконец растроганный сложностью милицейской жизни Антон-второй сказал:
— Всеволод, вот при этой Промокашке (он указал пальцем на сестру) скажу: ты свистни — тебя не заставлю я ждать. Клянусь. Все, что знаю. И чего не знаю. Поехали.
Они чокнулись и выпили в тот вечер, кажется, по последней.
Антонина вызвалась проводить его до автобуса.
— Что это с тобой, Чукча? Планы строишь? Выкинь из головы — у Всеволода Игоревича жена и трое сыновей. Марш наверх — детям спать пора.
Девушка громко расхохоталась, как будто двоюродный родственник сказал что-то невероятно смешное. Наконец изрекла:
— Оставь, пожалуйста, эти пьяные глупости для своей Люсии, ей наверняка понравится. Привет.
Пойдемте, Сева. — Она взяла Мерина под руку и, выходя в сад, громко, чтобы услышал брат, сказала: — Он свою курносую пассию так называет — Люси-и-и-я, хотя на самом деле она элементарно Люська.
… Сева открыл глаза, в очередной раз перевернулся на спину, взглянул на часы: без двадцати четырех с секундами ровно одиннадцать — так обычно острил Анатолий Борисович Трусс. Что-то Людмила Васильевна некстати загуляла, никогда так поздно из дома не выходила. Загадка на загадке сегодня эта урожденная Яблонская. Надо идти искать.
Беззвучно завибрировал мобильный телефон — на экране высветился номер Какца.
— Добрый вечер, Самуил Исаакович.
— Здравствуйте, Всеволод. Я не поздно?
— Нет, нет, что вы.
— Да я, собственно, с пустяками, мог бы и завтра, но не терпится, вы уж простите: был сегодня на рынке, покупал картошку, мне нужна была старая, прошлогодняя, для винегрета, продавец меня уверил, что у него старая, внешне она так и выглядела — большая и грязная, а пришел домой, разрезал — внутри оказалась молодая. Ну то есть близко к старой никакого отношения не имеет. Меня обманули. Как вы думаете, Всеволод, с рыночным товаром я могу обратиться в Общество защиты прав потребителей?
Сева был так занят собственными мыслями, что не сразу «врубился» в Какцевскую аллегорию: какая картошка? какой винегрет?..
— Всеволод, вы меня слышите или мне лучше перезвонить?
— Слышу, слышу, только…
— Я говорю — сегодня мне вместо старой подсунули молодую, понимаете? Могу я обратиться к кому-нибудь за защитой своих прав? — И поскольку в трубке по-прежнему молчали, Самуил Исаакович капризно вопросил: — Есть же у меня в конце концов какие-то права!?
И только тут до Мерина дошло (как же он мог забыть!!!): именно сегодня после трех часов муровский музыкальный эксперт должен был посетить композитора Антона Игоревича Твеленева по его просьбе. И в связи с поручением Скоробогатова результат этого посещения был для Мерина крайне важен, может быть, это было самое важное, что ему необходимо было узнать за сегодняшний день. Но недотепа Какц со своим винегретом…