Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина
Шрифт:
«Реплика» действительно оказалась неожиданной: смерть Каликина Игоря, 1985 года рождения, была констатирована судмедэкспертом не далее, как двое суток тому назад, тело его вместе с телом его матери, Каликиной Клавдией Григорьевны, убитой в тот же день, находилось еще в муровском морге, и специальный ритуальный отдел занимался поисками родственников погибших для организации похорон.
Первым на высказанную Яшиным новость отреагировал Трусс. Он сказал:
— Каликин не мог звонить при всем желании.
Открылась дверь, в кабинет вошел разгоряченный Иван Каждый с громким заявлением:
— Я взял еще банку частика, никогда раньше не пробовал, очень вкусно, и колбаски.
Двое
— И все-таки каждый мудак… мудаку рознь.
Иван, не без основания рассчитывавший за проявленную инициативу и оборотистость на начальственную похвалу, поставил принесенные продукты на стол и сказал с горечью в голосе.
— Опять начинаете? Не надоело?
— Мальчик, надоест, когда ты усвоишь, что при входе в помещение, где разговаривают старшие, сначала надо услышать, о чем идет речь, и только потом раскрывать рот со своим частиком. Тебя разве этому в школе не учили? — И, не получив ответа на поставленный вопрос, продолжил: — Так вот, Каликин звонить не мог при всем своем желании, ибо подозреваю, что никаких желаний в тот момент у него уже не было. Стало быть, делаем вывод: или «очень славная девочка» Тошка… я правильно вас цитирую, Ярослав Ягударович? — повернулся он к Яшину. Тот промолчал. — Значит правильно: или эта милая девочка сознательно ввела сотрудника правоохранительных органов в заблуждение, сообщив ему номер телефона накануне ушедшего в мир иной Каликина… ты, кстати, своими глазами видел эти цифры или поверил девочке на слух?
— Или, — буркнул Яшин.
— Понятно, молодец, девочкам надо верить, пятерка по поведению. Так вот, или девочка эта сколь мила, столь же склонна к обману доверчивых дяденек, или же ночному посетителю этой очень славной девочки было выгодно прикинуться перед ней, читай — перед следствием — убийцей Каликина, воспользовавшимся его телефоном. Есть еще несколько гипотез, но, ребята, не молчите — возражайте, соглашайтесь, опровергайте, мне оппоненты нужны, иначе, вы же знаете, — я не гений. Спорьте.
Трусс замолчал.
Голос подал Мерин:
— Анатолий Борисович, вы не правы…
— Так, так, — оживился майор, — это уже интересно, деловой разговор.
— Вы не правы, — продолжил Мерин, — не правы, когда не хотите нам раскрыть еще несколько ваших гипотез.
Яшин отмщенно хмыкнул, Каждый не понял, Трусс легко зааплодировал:
— Остроумно. Но неконструктивно. Записывайте, пока я жив: а) В морге не Каликин, б) убийца убивал правой рукой, а доставал из кармана жертвы его телефон левой, или если он левша, то наоборот, в) на имя убитого было зарегистрировано два мобильника, г) на имя убитого было зарегистрировано три мобильника, д)…четыре, е)…пять… Достаточно или продолжать до конца алфавита?
Яшин позволил себе возразить:
— Труп опознал Антон Твеленев…
— Насколько я осведомлен, труп пока никем не опознан, Твеленев был только свидетелем, а возможно, — не при Всеволоде Игоревиче будет сказано — и соучастником покушения. По-ку-ше-ния, а не убийства, скончался он по дороге в больницу — давайте будем пока оперировать только тем, что знаем наверняка. Опознают — другое дело, тогда мой пункт «а» отпадет. Но сейчас меня больше интересует вот что: как связано ночное посещение к «очень славной девчушке» с разбоем в усадьбе писателя Колчева и связано ли? Почему оттуда ничего не взято? Что за завернутый в тряпки продолговатый предмет, который злоумышленник, падая с трубы, оберегал ценою собственной жизни? Куда исчезли собака и жена писателя? И, наконец, самое главное: почему
— Опросить всех, с кем когда-либо общался Игорь Каликин за все двадцать три года своей жизни? Нет, конечно. Говорил, с кем успел…
— Так, прекрасно, — констатировал Трусс. — А ты, Ванюша?
— Я узнал, что комиссок в Москве больше ста…
— Ну, и?
— И все.
— И сколько обошел?
— Зачем? Или все, или ни одной…
— Так. Тогда тебе завтра лучше к Скорому не ходить — заболей.
— Как «заболей»? — не понял Каждый. — Чем?
— Да хоть сифилисом — все безопасней.
— Но их всех за месяц не обойдешь…
— Это ты уже на другой работе будешь рассказывать, дворникам в дворницкой. Теперь последний вопрос и перехожу к предложению. Вопрос, хоть по субординации и не имею на него никакого права: Всеволод Игоревич, у вас, как у любимчика руководства, по вашему персональному направлению все ясно для завтрашнего отчета?
— Анатолий Борисович, вы шутите, я не знаю, как отвечать…
— Отвечать всегда советую, положа руку на сердце: тогда хоть внешне создается впечатление, что человек врет не стопроцентно. Положи и отвечай.
— Нет, не все, но…
— Стоп-стоп-стоп. Очень хорошо. Не надо «но». Вопросов пока больше нет, перехожу к предложению. — Он демонстративно загнул рукав пиджака, взглянул на часы, шумно втянул ртом воздух. — А-а-а-х ужас какой, мои вперед, что ли? Через семнадцать минут без десяти два? Так, озвучиваю предложение: несмотря на то что за последние сутки нами, как выяснилось, сделано немало, особенно Ваней Каждым, надо признать, что от окончательного завершения этого дела и подведением под ним черты мы еще не то, чтобы совсем далеки, но, будем самокритичны, на некотором расстоянии, согласитесь. Более того, ни у одного из нас, кроме Вани, разумеется, нет ни одного приемлемого для доклада руководству предложения по поводу путей продолжения расследования. Так? Так. А предложения должны быть, если мы хотим по-прежнему получать бешеные деньги два раза в месяц в дни выплаты заработной платы. Хотим? Хотим, правда ведь, Ваня? Дело это — нахождение, обсуждение и выработка путей продолжения следствия, я так понимаю, не быстрое, раз мы до сих пор имеем в запасе всего-навсего лишь несколько моих гипотез по поводу мобильного телефона да интуитивное мое же ощущение о причастности некоего фигуранта к оному делу, на ковер сегодня к восьми нам предстоит дружной шеренгой отправляться прямо отсюда, из этого кабинета не усладив надтруженные тела свои утренним омовением, не говоря уже о прочих, часто совсем неожиданно возникающих необходимостях человеческих проявлений, поэтому — внимание! Предлагаю: дабы чуткое, можно сказать — материнское поведение нашего товарища Вани Каждого не осталось без внимания, предлагаю, прежде чем погружать себя в трясину умственных напряжений — чтобы с этим покончить раз и навсегда и больше к этому не возвращаться, предлагаю… предлагаю… что? по-у-жи-нать! Кто «за»? Все «за». Я так и думал.
Поначалу трое слушателей, рассчитывая на дельные предложения, внемали своему старшему коллеге с почтительным усердием, но в какой-то момент, когда всем, кроме Каждого, все стало ясно, расслабились. Яшин даже проворчал беззлобно:
— Старик, ты стареешь: спич затянулся — минут пятнадцать коту под хвост.
Анатолий Борисович молча смел бумаги с меринского рабочего стола, все четверо расселись вокруг в позах, точно соответствующих прерванному периоду ужина.
Второй тайм прошел в гробовом молчании, без тостов, силовых приемов и удалений.