Скрижаль Дурной Вести

Вот уж чего-чего,

а того, что самые важные для затеянного им мероприятия события происходят в четырех с лишним километрах от него, в башне Департамента науки, Дмитрий Шаленый и подумать не мог, когда припарковывал свой потертый «горби» к замусоренной обочине Сурабайя-стрит, в полутораста метрах от узкой щели извилистого прохода на Гранд-Театрал. Местечко это было не из самых живописных в Нижнем городе.

Ни одному бездельнику, из тех, кому случайно приспичило заглянуть в помянутую щель, не приходило в голову задуматься над тем, что он облегчает свой мочевой пузырь в двух шагах от мусоросбросных люков «Расмус билдинга» — вполне респектабельного, на Гранд-Театрал фасадом выходящего здания, в котором целый блок на первом этаже испокон веку арендовал филиал «Джевелри трэйдс» Мелканяна. Всем это было до лампочки.

Вылезать из своей пропахшей табаком тесноватой тачки Шишел-Мышел (Шаленого в узком кругу специалистов знали именно под этой кличкой) не спешил. Осмотрительность в своем деле он всегда считал залогом успеха. На то у него были самые серьезные основания. Правда, для человека его габаритов терпеливое ожидание за рулевой колонкой старенького «горби» — с ушами, практически зажатыми между коленками, — было немалым испытанием. Но выжидать стоило: как назло прямо напротив вожделенной щели был припаркован патрульный «козел», за рулем которого покуривал, чего-то, видно, тоже ожидая, коп. Вдали, на расцвеченной рекламой башне Пугачевского центра, часы показывали без четверти восемь вечера. От скуки Шаленый стал обозревать место действия. С трудом повернув затекшую шею, он совершенно безразличным взглядом окинул громоздящиеся за рекой высотные корпуса Делового центра, среди которых башня Департамента науки не выделялась ровно ничем. В ущельях деловых корпусов уже зажигались огни. Как всегда, в летнее вечернее небо Малой Колонии торопливо загружались иссиня-черные тучи предстоящей ночной грозы. Шаленый зевнул. Наплевать ему было на сей урбанистический пейзаж. А на башню департамента — тем более. Взорвись она и провались.

Из пиццерии Каштоянца вышел груженный парой фирменных пакетов напарник кемарившего за рулем копа, вслед за чем вывеска забегаловки погасла — на Сурабайя закрывали рано. Водила полицейской колымаги торопливо вышвырнул на мостовую окурок, и тот рубиновым огоньком запрыгал у самых колес «горби». Старший по чину погрузился в кабину, и патруль, снявшись с прикола, убыл восвояси. Из-за угла вывернул подозрительный придурок, прилепил к столбу объявление («Куплю подержанный трейлер в хор. состоянии») и уплыл по течению. Все. Сурабайя-стрит опустела часов на восемь-девять. Шаленый досчитал до ста сорока восьми, вылез на мостовую, оставив ключ в замке зажигания, и не торопясь, продолжая играть на несуществующую аудиторию, стал, поддергивая штаны, приближаться к проходу на Гранд-Театрал. Перед тем как войти в него, он еще раз обернулся на пейзаж вечернего города. Его ничуть не встревожило то, что один из освещенных корпусов Делового центра вдруг погас. Весь сразу. Этому, надо сказать, предшествовали некоторые события.

Представитель Президента с удовлетворением обозрел общество, собравшееся в Овальном кабинете девяносто третьего, «поднебесного» этажа правительственного корпуса, приютившего опекающий науку Малой Колонии департамент. Никого лишнего. Заинтересованные лица были представлены расплывшимся в милостивой улыбке господином С. Апостопулосом и нетерпеливо потирающей ладошки командой профессора Р. Мак-Аллистера в составе четырех очкастых светил науки и самого профессора — лысого, как колено, хищно осклабившегося руководителя программы «Мессенджер».

Двое ничем не примечательных господ из Контрразведки Колонии терпеливо коротали время в кабинете за дверью слева, еще двое их, по всему судя, единоутробных близнецов из Федерального управления расследований занимались тем же делом в чуть более комфортабельном кабинете за дверью справа. Непосредственно на месте действия благополучное протекание предстоящего священнодействия обеспечивали адвокат проклятого мафиози (иные категории к почтенному Спиро Апостопулосу в неофициальных разговорах обычно не применялись), сам Представитель и декан факультета междисциплинарных проблем — преподобный Д. Лакост. Подобно богу Саваофу на старинных картинках, над собравшимися, казалось, парил дородный и благообразный член директората «Гэлэкси иншуранс» мистер Строк. Присутствовали полдюжины репортеров с аппаратурой и без, двенадцать вполне дееспособных охранников и четверо хануриков с телевидения. Последние подзамешкались, но наконец приспели к самому началу церемонии. Публика попивала кофе из пластиковых стаканчиков, жевала сандвичи с филе болотного птицеяда — все было очень скромно и благопристойно. Сквозь панорамные окна открывался идиллический вид на раскинувшийся на холмах за излучиной реки Старый город. Над Гранд-Театрал уже полыхало холодное пламя голографических реклам, клоповник Нижнего города милостиво скрыла тьма. Видимые со всех концов Столицы часы немыслимо вульгарного Пугачевского центра показывали без четверти восемь. Пора было начинать.

— Господа! — провозгласил Представитель, обращаясь главным образом к прессе. — Мы сочли возможным пригласить вас на скромную, но полную значения церемонию, которая, будем надеяться, послужит примером для построения отношений между предпринимательскими кругами нашей Колонии и ее научной общественностью. Наше начинание будет реализовано под эгидой Первого Лица государства и планеты. К сожалению, известные всем обстоятельства политического характера не позволяют господину Президенту лично присутствовать в этом кабинете, и представляет его особу ваш покорный слуга...

Выдержав паузу, разбавленную вежливыми аплодисментами, Представитель Первого Лица передал слово уже изготовившемуся к выступлению адвокату почтенного господина Апостопулоса.

Тот поведал собравшимся давно навязшую в зубах всем в Колонии и довольно плачевную саму по себе историю Первой Археологической, вслед за чем, умело миновав сколь-либо путное упоминание о кровавой сумятице эпохи Изоляции, вдруг бодро перешел к лихому панегирику новейшим временам. После чего наконец раскрыл средствам массовой информации всем давным-давно известную тайну местонахождения пресловутого Дьяволова Камня. Хотя со времен предпоследней гражданской войны самая таинственная в ближайших трех обитаемых мирах драгоценность официально считалась утерянной и не появлялась на свет божий, сведущий народ знал, что здоровенный черный бриллиант, вправленный в платиновый перстень, украшает коллекцию именно Картавого Спиро. Каким образом он туда залетел, оставалось темой для упражнения фантазии любопытствующих лиц, равно как и происхождение состояния упомянутого джентльмена вообще. Не было на эти скользкие темы сказано ни слова и на этот раз. Собственно содержательная часть адвокатской речи сводилась к констатации того для всех приятного обстоятельства, что движимый исключительно помыслами о благе и приумножении наук в Малой Колонии господин Апостопулос временно передает для изучения в Отделе специальных исследований знаменитый реликт Изначальных Эпох, известный как Скрижаль Дурной Вести или Дьяволов Камень.

— Интересно, за какое место спецслужбы зацепили Картавого, что он стал таким добреньким? — пробурчал себе под нос Уолт Новиков из «Дейли эдвенчер», томившийся от безделья в репортерском ряду.

Столь же явно скучавший сбоку от него Перес из «Полицейской хроники», которому, собственно, и было адресовано бурчание, нимало не стесняясь присутствием дам, охотно пояснил за какое.

— А вообще-то заявленьице-то довольно двусмысленное... — добавил он, пожевав неразожженную по причине строгого на то запрета сигару. — Получается, что правительство признает права Картавого на Чертов Камушек. А ведь до всех тех заварушек вещь за президентской казной числилась...

Смахивающий на кривоносого Пиноккио адвокат господина Апостопулоса бросил взгляд в сторону утробно рокочущего репортерского ряда и закончил свою тираду кратким упоминанием о том, что непременным условием происходящей передачи Дьяволова Камня в руки ученой братии является применение исключительно неразрушающих методов анализа. Сами же исследования не должны были при всем этом занять более четырех месяцев, после чего до конца года пресловутая драгоценность будет выставлена в Национальной галерее, а затем — возвращена законному владельцу.