Скрижали
Шрифт:
— Тогда другое дело, — вздохнула Валя. — Такой порядок. Нет не только направления — выписки из истории болезни. Да ты не беспокойся. К пяти приедет, все уладится. Я помню. Прослежу, позабочусь.
— Слышишь? — обратился Борис к пареньку. — Потерпи, положат тебя. Вылечат.
Странная, какая-то уже неземная улыбка появилась на исхудалом лице больного.
— Моссовет… Белый дом… министерство, — прошептали его губы, сжимающие сигарету.
Потом, поговорив пять минут с Валентиной в своих «жигулях», Борис ехал по Москве в район «Автозаводской» и все думал об этом больном, все не шёл он из головы. Вдруг спохватился:
Но он уже мчал по набережной мимо Кремля, гостиницы «Россия», не возвращаться же…
«Ничего, Валентина поможет, догадается, накормит», — уговаривал он себя, при этом совершенно точно чувствовал, знал, что паренёк кончит-таки самоубийством. Что нельзя было оставлять его в таком состоянии, откупившись двумя чужими сигаретами.
«Таких много. Меня одного на всех не хватит, — продолжал думать Борис. — Среди всей этой публики я один обратил на него внимание, подошёл, обнадёжил. Правда, это он ко мне подошел… Ну, ничего, ничего. Валентина, хоть и дура набитая, — оказывается давал, давал ей Крамер «СкрижалиІ — она поможет. Надо же! Говорит: отказалась, даже не прочла. Мол, если Господу угодно, он и так откроет ей, что хочет. Как открыл центр на ладони. Говорит, здорово помогает при массаже больным. Возможно… Вполне возможно. Беспокоится за Артура — где он? Как он?.. Надо бы подучиться у неё технике массажа, да поздно уже, поздно. Некогда размениваться».
Он свернул с набережной — и вот уже впереди справа виднелся наземный вестибюль метро «Автозаводская», а слева, как объяснил Юрка, белое здание, где находится его офис. Борис развернулся у зелёной стрелки светофора налево, въехал в уставленный автомашинами двор.
Это оказался бывший райком партии. Еще и вывеска сохранилась. Но сверху и по сторонам блистало с десяток новых, в том числе и совместного предприятия, где работал Юрка.
Борис прошёл в глубь отделанного мрамором вестибюля, спустился по боковой лесенке в подвал, с трудом открыл массивную, обитую чёрной кожей дверь, на которой выпуклыми позолоченными буквами было выведено «Руслан», и оказался в небольшом полукруглом помещении. Возле одной из дверей за столом потюкивало наманикюренными пальцами по пишущей машинке некое откровенно развратное существо. Таких ныне принято называть супермоделью. Но Борис про себя определил его по–другому.
— Где сидит Табукин Юрий?
— А, собственно, кто вы? По какому делу?
— Борис Юрзаев. По личному.
— То есть? Вы созванивались? Он вас ждёт?
— Ах ты, чудо в перьях! — не выдержал Борис. — Это тебя спрашивают, где он сидит. Больше у меня к тебе нет вопросов, поняла?
Развратное существо вскочило с вращающегося кресла и, мелькнув тугой сверхмини–юбочкой, ринулось в кабинет.
Борис обошёл помещение по кругу. Ворсистый ковёр на полу, кожаный диван, горящая люстра из чешского хрусталя… «Сволочи! — пробормотал он вполголоса. — Угнездились в рыночных отношениях… А тот парень подыхает в Боткинской».
Секретарша впорхнула обратно.
— Извините. Через минуту примет, — она опустилась на своё место, медленно обвела губы кончиком языка. — Хотите чашечку кофе?
— Потряс! Великолеп! — Борис потрепал её по декольтированному плечу. — Далеко пойдёшь. Но обратно не вернёшься. Ты меня поняла?
И открыл дверь в кабинет.
Оттуда как раз выходил красиво поседевший человек с пивным пузом, далеко выступающим из расстёгнутого пиджака. Борис чуть не столкнулся с ним. И узнал знаменитого в прошлом писателя, автора нашумевших книг о маленькой виноградной республике. Где сейчас лилась кровь…
— Что-то рано примчался, — услышал он хрипловатый голос, — я же просил во второй половине.
В глубине кабинета за большим столом сидел щуплый человек в очках, что-то подписывал.
— А что для тебя вторая половина? — спросил Борис, подходя и подавая руку изменившемуся Юрке Табукину, Пахану.
— Садись, садись, фрайер, — добродушно прохрипел Юрка, — хорошо, что приехал раньше. Через час уже не застал бы.
Борис опустился в глубокое кожаное кресло и ощутил себя маленьким, ничтожным по сравнению с монументально возвышающимся по ту сторону стола Юркой.
— Что такое? Почему? — забеспокоился он, пытаясь привстать.
— Психология, — улыбнулся Юрка.
— Ну, ты и хмырь! Подпилил ножки кресла?
Юрка снял очки, по–стариковски аккуратно вложил в очечник, потом нажал клавишу стоящего на столе селектора, каркнул в микрофон:
— Таня! Меня нет! Слушаю тебя.
— Нужно срочно найти человека. Его зовут Артур Крамер. Москвич. Сейчас уехал. То ли в Душанбе, то ли в Ашхабад. С каким-то директором заповедника. — Борис старался говорить сжато, чётко. — У этого Крамера рукопись. Я должен забрать её с собой. Через неделю улетаю в Израиль.
Юрка снова надел очки, взял авторучку, начал записывать на вырванном из блокнота листке.
— Рукопись? Интересно. Что за рукопись? Роман? Какие-нибудь воспоминания?
— Так… Научная работа.
— Понятно. А я только вернулся из Южной Африки. Попил пивка среди апартеида. Значит, уматываешь в Израиль и хочешь толкнуть там чужую научную работу? О чём работа?
— О психологии…
— А ведь ты нейрохирург.
— Был. Наверное, в то же время, когда ты был чечёточник.
— Значит, Артур Крамер. Правильно записываю? Отчество? Не знаешь. Ладно. Сколько лет? Примерно сорок семь — пятьдесят? А точнее? Слушай, фрайер, да ты ни хрена не знаешь! Рукопись у него с собой или здесь, в Москве?
— В Москве её нет.
— Точно нет?
— Как будто.
— Надо было для начала прошмонать!
— Проверял. Как будто нет…
— Все у тебя «как будто», приблизительно. Ладно! Как он личит? Рост, цвет глаз, особенности?
— Чуть выше среднего, глаза карие. Виски с сединой.
— Оружие у него может быть?
— Никогда.
— Уверен?
— Абсолютно.
— Ладно. Теперь этот директор заповедника. Имя? Фамилия? Приметы?
— Не знаю.
— Ну артист! Смотри, я и пяти строк не записал. С такими данными… Так тебе этот Крамер нужен или только рукопись?
— Рукопись.
— Где работает?
— Он писатель.
— При чём тогда психология? При чём заповедник? Или пришёл по делу — или темнишь. Давай, колись быстрее!
Борис уже не рад был, что оказался в логове у Пахана.
— Что ты от меня хочешь? Что? — Он снова попытался встать из этого болотистого кресла. — Писатель. Интересуется психологией. Написал работу. Что у него с директором заповедника, не знаю. У Крамера в феврале жена умерла. Похоронил — уехал. Все. И учти, Крамера чтоб пальцем никто не тронул.