Скрижали

Что-то мешало молитве. Мешало.

С висящих над секретером икон на него скорбно смотрели Иисус Христос, Богоматерь Мария, святой

— Господи Иисусе Христе, упокой душу…

Шел первый час морозной февральской ночи.

…Двое суток назад вдвоём подходили в метели к дому, к подъезду. Летящие снежинки искрились в свете дворового фонаря.

— Прелестный вечер. Давай ещё погуляем? Хоть полчасика. Замерз? А я подышу ещё. Минут десять. И поднимусь.

Он вошёл в квартиру, повесил на вешалку пальто, кепку, налил свежей воды в чайник, успел поставить его на газ, достать из холодильника яйца, чтобы к приходу Анны был готов ужин. И в этот момент в дверь позвонили. Звонок был громок, прерывист и, казалось, бесконечен.

Идя из кухни к двери, он удивился. Анна так резко никогда не звонила. Да у неё и ключи были с собой.

Девушка–соседка в заснеженном пальто и вязаной шапочке напряжённо стояла на пороге.

— Это сумочка вашей жены? — Она протянула сумочку с длинным ремешком, который Анна перекидывала через плечо.

— А в чём дело?

— Вызывайте «Скорую»! Мы с Витей подходим к дому — лежит на тротуаре. Без сознания. Звоните же! А я вниз, к Вите. Делает ей массаж сердца. Вызывайте!

Он швырнул сумочку на тахту, кинулся к телефону. Первые секунды не мог вспомнить, как звонить в «Скорую» — 02? 03? 01?

Наконец дозвонился, сообщил адрес. И — вниз по лестнице. Почему-то казалось: на Анну напали грабители, ранили её.

Выбежал из подъезда. И тотчас увидел: справа на широкой скамье в расстёгнутой шубе на спине Анна. Над ней склонился парень. Положив ладонь на ладонь, изо всех сил ритмично надавливает на сердце.

— Приложите губы к её губам! — прохрипел он, не переставая делать своё дело. — Дышите ритмично, рот в рот!

Артур рухнул на колени в снег, нашёл своими губами губы Анны. Теплые, родные, но какие-то бесформенные, потерявшие упругость…

Он дышал изо всех сил и одновременно думал: «Почему же я ничего не делаю? Господи Иисусе Христе, Ты все можешь, спаси!»

Ударил косой свет. Подъехала «Скорая». Врач в белом халате, накинутом поверх пальто, крикнул: «Отойдите!», поочерёдно поднял пальцем закрытые веки лежащей, взял запястье свесившейся руки.

— Всё.

— Что «всё»? — спросил Артур, не поднимаясь с колен.

— Напрасно стараетесь. Это труп.

И позвал санитара с водителем, чтоб подали носилки.

— Она живая! Теплая! Скорее в реанимацию! — Он стоял на коленях, молил их, уговаривал.

— С самого начала не было пульса, — промолвила за спиной девушка. — Не хотели вам говорить.

Артур тяжело выпрямился. Носилки с Анной уже вдвигали в машину «Скорой помощи».

— Куда вы её? В морг? Что вы делаете?! Анечка, девочка моя…

С этого момента он потерял себя. Всё, что происходило в течение дальнейших трёх суток, — нашествие в дом знакомых и полузнакомых людей, родственников Анны, переговоры с агентом ритуального бюро… Все это время действовал как автомат, робот.

Друзья боялись оставить его. Сутками толклись, сменяя друг друга, ночевали, гоняли то чаи, то кофе.

И вот теперь, через трое суток, за два дня до назначенных похорон, наконец остался один в опустевшей квартире.

— Господи Иисусе Христе, Господи… Аня…

Что-то мешало молитве. Мешало. Какое-то настойчивое постукивание.

Он шагнул влево к черноте ночного окна, отёр слезы, пригляделся. На фоне мерцающих снежинок о стекло что-то билось. Металось снизу вверх, сверху вниз по всей высоте окна, пытаясь проникнуть с мороза сюда, в тёплую комнату.

Большое. С пол–ладони. Темно–синее с золотой оторочкой по краю крыльев. Бабочка! Тропическая!

Сейчас? В феврале?

«Она там. После вскрытия. Обширный инфаркт. Лежит в морге. А это что? Кто?!»

— Господи! Господи! Сохрани и помилуй её душу…

Молился, понимал: нужно немедленно распахнуть окно. Но увидел: бабочка села на заснеженный карниз. Сложила крылья парусом. Страшно было её вспугнуть.

Только кончил молитву — бабочка опять стала метаться вверх–вниз, биться о стекло.

— Господи! Иисусе Христе! Анечку мою, душу её сохрани, помилуй…

Она снова спокойно сидела на карнизе.

Пресекся, перехватило горло. И тотчас она заколотилась вверх–вниз, вверх–вниз.

Рванул нижний шпингалет, вскочил на подоконник, чтобы открыть верхний, и вдруг заметил: бабочка исчезла, растворилась в ночи.

От аэропорта Внуково к Москве сквозь густой мартовский снегопад мчалась красная автомашина.

Погода была плюсовая. Снег падал и тут же умирал на чёрной ленте шоссе. Ритмично работали дворники, сметая с лобового стекла грязные брызги. И хотя ещё шёл снег, впереди над столицей открылся просвет голубого неба, показалось заходящее солнце.

«Потряс! Великолеп! — по своей привычке бормотал вслух Борис Юрзаев, горбящийся за рулём «жигулей» в коричневой кожаной курточке, обмотанный по уши шотландским мохеровым шарфом. — Кошмарные сутки позади! Ужас позади, позади. Теперь заполучу эти самые «СкрижалиІ, и через считанные дни — свобода! Заграница! Абсолютная, бесконечная независимость ни от чего! Ни от Бога, ни от черта!»