Скрижали
Шрифт:
Если б под конец поездки не завели в тбилисский дом со всеми этими верандами, лестницами и галереями и не стали все эти душевные, гостеприимные люди умолять спасти заболевшую раком родоначальницу всего клана — тётушку Кетован, то и кончилось бы все хорошо. Но нет, целовали руки, всучили тысячу долларов. Соблазнился. И не столько долларами, сколько их верой. Сам поверил, что вылечит, исцелит. На свою голову увёз с собой в Москву, исхитрился за деньги пристроить в Онкоцентр, в отдельную палату с уговором не трогать, не оперировать, каждое утро приезжал, махал руками, посылал энергию с информацией…
Жалко было тётушку Кетован, так доверчиво она относилась к нему, жалко себя: ведь искренне хотел ей добра, сколько сил ухлопал, сколько бензина проездил, всё равно никакая операция ей бы не помогла, глупость всё это, глупость! Только чудо, только энергетическое воздействие. Ну не вышло, не получилось…
Как не получилось? Получилось! Не было б этой истории с несчастной тётушкой Кетован — не было б этой сумасшедшей ночи, когда под конец, уже там, в Онкоцентре, Витька Никольский вспомнил про «Скрижали»: «Если б у нас были крамеровские записи, может, мы бы её вылечили. Помнишь, однажды на занятиях сказал: у него есть тетрадь, где собрана мудрость мира, и если ею овладеть, человек вроде бы способен творить чудеса…»
В самом деле, как это могло вылететь из головы? Говорил Крамер, говорил, мол, кто поднимется до определённого уровня, тот получит эти «Скрижали». И надо же, как умерла его Анна — всех разогнал. И сам, как назло, исчез.
Катастрофа, Боречка, катастрофа. Без «Скрижалей» никак нельзя уезжать, нельзя. А может, Крамер все-таки давал их кому-нибудь? Кто был его любимый ученик?
Борис Юрзаев включил зажигание, габаритные огни и поехал к живущему здесьже, неподалёку, в одном из тихих старомосковских переулков сотоварищу по распавшейся группе — Леониду Медведеву. Правда, уж кто-кто, а Леонид не был любимым учеником Крамера.
Артур Крамер постоянно огорчался, когда Леонид, степенно оглаживая свою дремучую чёрную бороду, докладывал о необыкновенных эффектах, которые происходили в результате заданных упражнений. «Ничего этого не было, — перебивал Крамер. — Вы все это где-то вычитали. Как и большинство технарей, вы ведь в душе во все это не верите и поэтому практически ничего не делаете. Зачем вообще вы ко мне ходите?»
Леонид, так же степенно поглаживая бороду, невозмутимо соглашался, что привирает, говорил, что приналяжет, догонит…
Все чаще и чаще Крамер в сердцах поговаривал, что давно уже следовало бы большую часть группы разогнать и только убеждение, что он не имеет на это права, что человека к человеку приводит не слепой случай, — только это заставляет его терять с ними время.
Но Борис Юрзаев подозревал, что Крамер не выгонял нерадивого ученика ещё и потому, что тот всегда приносил с собой стопку редких, часто старинных, антикварных книг, которые разыскивал Крамер. Через неделю–другую он возвращал их Леониду прочитанными и получал новую порцию. «А сами-то вы прочитали это все?» — спрашивал он Леонида. «Прочитал. В своё время», — уклончиво отвечал тот.
— Добрый вечер, Леня. Срочно, сейчас же вари кофе! Очумел. В глаза хоть спички вставляй. Ночь не спал. А твои спят?
— Ты и вправду очумел. Еще только начало девятого. У нас кот подыхает. Жена выпросила полтыщи, помчалась с ним в ветеринарную неотложку, в какой-то кооператив. Пошли на кухню.
— Что ж сам не попробовал вылечить кота?
— А ты бы вылечил?
— Случалось, — соврал Борис.
— Кофе нынче немыслимых денег стоит, — добродушно дудел в бороду Леонид, размешивая кофе с сахаром в джезвее и наливая в него воду из крана. — Окажешься в Израиле, передашь через кого-нибудь хоть баночку «Нескафе».
Они сидели за покрытым клеёнкой кухонным столом, пили кофе. И здесь, как и во всей трёхкомнатной квартире, громоздились по стенам застеклённые полки с книгами. Золотистые буквы на корешках старинных томов отсвечивали под бронзовой люстрой.
— Откуда ты знаешь, что уезжаю?
— Да об этом все воробьи кричат, на каждом дереве!
— Нет, серьёзно, откуда?
— Крамер говорил.
— Ты давно его видел?!
— Примерно неделю назад. Зашел на минуту перед отъездом, вернул книги — «Русскую народно–бытовую медицину» Попова да ещё «Мысли» Паскаля. Впервые больше ничего не просил, не заказывал.
— Погоди, погоди. Куда он уехал?
— По–моему, в Ашхабад. С ним ещё был человек оттуда. Русский. Вроде бы директор какого-то заповедника.
— Какого?! Какого?!
— Что у тебя за привычка повторять каждое слово? Не знаю какого. Зашли на минуту, отдали книги, уехали. Ты когда отчаливаешь? Оформился? Билет уже есть? Крамер сказал: «Вот и Юрзаев едет, в конечном счёте окажется в Америке…» Что? Просек он тебя?
— Да что мы все о Крамере? Тоже мне, махатма! Между прочим он случайно тебе не давал «Скрижали», ну, помнишь?
— Как же! Сподобился, видел однажды. Это просто толстый еженедельник в мягкой синей обложке, какие-то записи, конспекты.
— Как он к тебе в руки попал? Как?
— Артур должен был мне за книгу Бергсона, дореволюционное издание, раритет. По дружбе, даром, за тысячу отдал ему, в сущности, подарил. Анны дома не было. Он и кричит из кухни: «Сам возьми деньги в бумажнике, в секретере!» Готовил он там, чтоб меня обедом накормить. Я и глянул.
— Ну, и что ты там прочёл? Что?
— Ничего не успел. Листанул. Поставил на место. Взял из бумажника деньги и пошёл на кухню обедать.
— Нехорошо, Леня, нехорошо. Он тебя обедом… а ты? С другой стороны, кто б удержался? А может, он все-таки их кому-нибудь давал или сейчас дал?
— Может, и дал. Той же Оле. Или Ивану. Он их вроде хвалил, в отличие от нас с тобой. Или — Максиму.
— Понятно… Ну, ладно. Спасибо за кофе.
— Постой. А чего ты приезжал?
— Проститься заехал!
— Вот повезло тебе, что еврей! Везунчик!
— Какой я еврей! Даже не «полтинник»! Чистокровный русский! Это моя Линка еврейка!