Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники
Шрифт:
Итак, школу отдали под госпиталь. Мы опять учимся в старом сарае. Хотя это так говорится: учимся! Какая там учеба! Столько всего вокруг! Воды в городе нет. Бегаем на Волгу за водой, благо что недалеко. Помогаем госпиталю, чем можем. Понимаем, что делаем очень нужное дело. Мы — и няньки, и санитарки, и даже артисты, когда выступаем перед ранеными.
Однажды вечером сидели мы во дворе, в темноте (электричества в городе давно нет) и вдруг увидели, как со стороны центра города высоко в небо взметнулся дым, потом столб пламени, и небо с той стороны стало темно-красным. Все
С Волги доносился какой-то гул и треск, словно там свирепствовал ураган. Мы страшно испугались, подумали, что загорелся весь город и огонь вот-вот переметнется сюда и накроет нас.
Но пока горит только небо. Языки пламени то высоко поднимались, то исчезали. Зрелище завораживало и пугало. Картина менялась каждую секунду. Дым разрывали стрелы огня, летящие ввысь, и там, высоко, они рассыпались, разлетались мелкими искорками и гасли, растворяясь в дыму. Но постепенно языки пламени стали опускаться и вскоре исчезли совсем, а небо окрасилось розовым ровным цветом.
Мы не могли оторвать глаз от такого не виданного никогда неба. Позже узнали, что это загорелись нефтяные баки, стоящие на берегу Волги. Горючее вылилось в реку, и она покрылась пламенем. Волга горела несколько дней, ярко освещая все вокруг по ночам.
Как-то в конце августа 1942 года мы, детвора, как всегда, побежали на Волгу за водой и, уже возвращаясь с полными ведрами, увидели в небе огромное количество самолетов. Они летели довольно низко, и мы видели, как серебрились на солнце их крылья. Летели неторопливо, тяжело. Гул их звучал грозно, басовито, будто громы небесные перед грозой. Самолетов было столько, что издали их можно принять за большую черную тучу.
И тут я увидела, как из этой тучи посыпались на землю большие продолговатые снаряды (я еще не знала, что это бомбы). Они отрывались от самолетов и падали на землю не прямо, а летели в воздухе по ходу самолета, будто сопровождая его или не желая с ним расставаться. И на наших глазах вздыбилась земля, ухнула, вздрогнула, полетели вверх и в разные стороны камни, осколки.
Мы закричали, побросали ведра, побежали домой. Падали, вскакивали и опять бежали. Ужас сковал нас, и было только одно желание: поскорее добежать до своего дома.
Как ни странно, никто из нас, детей, в тот день не получил даже царапины! Когда стемнело, самолеты исчезли. Наутро они опять появились и бомбили до позднего вечера. И этот ужас продолжался целую неделю.
Мы были уверены, что немцы решили уничтожить весь город за несколько дней. Почти все дома на нашей улице за эту неделю были разрушены, а некоторые горели, покрывая смрадом все вокруг.
Моего отца на фронт не взяли. У него была броня, так как он работал на заводе «Баррикады», где делалось оружие для фронта. Завод находился от нас довольно далеко. (Мы жили у подножия Мамаева кургана). Иногда отец поздно ночью приходил к нам и сразу же уходил назад. Удивляюсь, как это ему удавалось под обстрелом!
Отец не раз пытался вывезти нас на другой берег Волги, переправить к родственникам, но после одного страшного случая ни у него, ни у нас такого желания больше не было.
Сама переправа — настоящий ад. Огонь немецкой артиллерии не прекращался ни на минуту. Хотя из-за темноты немцы не могли видеть цели, но снаряды падали рядом, чуть левее или правее. В воздухе разрывались шрапнели — они очень опасны. Осколки летят во все стороны. Но нам не до них.
Я, брат и моя маленькая сестричка почти протиснулись в толпе на баржу. Все лезли, кричали, толкались. Я потеряла в толчее сестричку, кинулись мы с братом искать ее на берегу, а баржа тем временем отплыла от берега.
Стоим мы на берегу и видим, как снаряд, низко пролетев над нами, прямым попаданием как-то спокойно перевернул баржу, и все люди поплыли по воде. Мы даже криков не слышали в грохоте разрывов. Удалось ли спастись кому-либо из них, не знаю…
Сообщение по радио: «От Советского информбюро (август 42-го). Немцы ожесточенно рвутся к Волге, к Кавказу. Войска под командованием генерала Чуйкова проявляют невиданное мужество и героизм в боях за Сталинград, не прекращающихся ни днем, ни ночью. «За Волгой для нас земли нет» — таков лозунг защитников города».
За короткий срок наша улица стала неузнаваемой, вернее, никакой улицы уже не было. Поваленные деревья, полуразрушенные дома, вздыбленная земля, горящие и тлеющие обломки домов, заборов и трава. Горящая трава. Людей не видно. Некоторым удалось переправиться на левый берег (переправились ли, кто знает?), а те, что остались, попрятались, как и мы, в свои «щели». Приближалась осень, вечерами было очень холодно, быстро темнеет. Но ночью все освещалось красным, оранжевым, желтым светом. Все оттенки пламени пылали над нами. Фантастически-зловещий свет напоминал бабушкино пророчество: «Скоро конец света!» Очень похоже.
Потом небо и днем стало темным от дыма. Сотни самолетов без перерыва кружили над нами и сбрасывали свой страшный груз. Мы видели, как бомбы, отрываясь, черными стрелками летели за самолетами и, падая, ухали, поднимая столбы дыма, земли и осколков. Фугасные и зажигательные бомбы уничтожали все живое на земле. Рев пикирующих бомбардировщиков, свист летящих бомб, оглушающие разрывы — так целыми днями. Мы потеряли им счет. Передышек не было. Тучи самолетов в небе, а на земле гул, свист, взрывы и опять — гул, свист, взрывы…
Наше убежище, что мы вырыли летом еще до бомбежек во дворе около дома, стало спасительным уголком в земле. Мы бегали смотреть воронку от первой бомбы на нашей улице. Она была такая глубокая, что в нее легко мог поместиться наш небольшой домик.
Но мы с надеждой сиживали в своем «убежище» на корточках, тесно прижавшись друг к другу, задыхаясь при каждом взрыве, облегченно вздыхая от минутной передышки и замирая от свиста очередной летящей бомбы: «Наша!», «Нет! Мимо! Слава Богу!».
Скоро привыкли. Того первоначального ужаса уже не испытывали. Различали, куда упадет бомба. Если она отрывалась прямо над нами, то бояться нечего — она полетит дальше. А если сброшена самолетом над Мамаевым курганом — это точно наша. Тогда прятались.