Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники
Шрифт:
Лейтенанту взбрело в голову развлечься. Однажды вечером, после ужина, он, бросив кость, скомандовал: «Сержант, наперегонки с Бобом бегом марш за костью!» Стоявшие рядом ребята знали о причудах этого офицера, но сразу поняли, что сейчас что-то произойдет. Однако увидели, что подчиненный боец, не задумываясь, поспешил выполнять приказ.
И вдруг на финише прозвучала другая команда: «Боб, ату! Взять его!» Боб, как ошпаренный, кинулся прямо, но не на Андрея, а на лейтенанта, сбил его с ног и впился ему в руку. Крики, визги лейтенанта — все смешалось. Боб вполне
Сержанту грозило серьезное наказание. Но у нас было умное начальство. И все обошлось, правда, не без нашего участия и помощи в оценке всего происходящего.
Не могу не рассказать о том, как складывались отношения с этим офицером у нас, девушек. Он был послан в нашу роту уже после окончания войны, чтобы проводить с нами занятия по уставам и строевой подготовке. Нашей строевой подготовкой до него занимался старшина. А с появлением этого лейтенанта произошли существенные изменения.
Он изощрялся в придумывании разных спортивных упражнений, как-то: прыжки и бег с препятствиями, ползание по-пластунски и др.
Более того, он стал намекать то одной, то другой на интимные встречи. Заранее уверенный в победе, позволял себе вольности. Но, естественно, каждый раз получал резкий отказ. Он не понял и оскорбился. Придирки к нам участились, незаслуженные наказания следовали одно за другим.
Как-то на занятиях по уставам он стал нас оскорблять, называя тупицами, даже проститутками. И вот наша Оля, самая отчаянная среди нас, молча встала и медленно подошла к нему. Засунув руки за ремень, вразвалочку подошла к нему близко-близко и, глядя ему в глаза, медленно, тихо-тихо зловеще прошептала: «А ну-ка повтори, гад, что ты сказал? Что ты сейчас, тыловая крыса, пропищал? Повтори!» Он сначала растерялся, а потом свое привычное: «Встать! Смирно!» Но никто не услышал его команды. Оля, а вслед за ней все мы выдали такое, что ему, уверена, никогда еще не приходилось слышать в его тыловой благоустроенной жизни.
Это «бабий бунт», спровоцированный им же, испугал его. Ничего подобного от нас он не ожидал.
Мы же, в свою очередь, сами от себя такого не ожидали. Может, потому, что на фронте уставы не были законом общения и нормой поведения. На фронте существовал другой, человеческий закон, основанный на высокой себестоимости человеческих чувств, на уважении, что и являлось залогом соблюдения всех уставных отношений. Потому, видимо, на фронте не было «внеуставных» отношений. Все очень хорошо знали цену человеческой жизни.
А наши друзья-ребята по-настоящему любили и глубоко уважали нас.
А этому? Откуда ему знать, какой ценой достается жизнь, любовь, счастье и потери?
Война — это проверка человека на ВСЕ.
Несколько слов о нашем весельчаке-балагуре. Звали его Вася-трепач. Это имя он воспринимал как почетный титул. Без него не обходилась ни одна сходка. Он вносил заряд веселья и бодрости даже своим присутствием. Аура у него, видимо, была такая положительная для окружающих. Стоило только взглянуть на него — невольно улыбнешься.
Смешная такая внешность. Очень маленький, веснушчатый, носик-пуговка, глаза-искорки. Вертелся, крутился, как юла. Ни минуты не мог стоять или посидеть спокойно.
Наряды вне очереди дождем сыпались на него почти каждый день. У него их было столько, что, можно считать, он постоянно был в «наряде вне очереди».
Трудно сказать, какую же основную нагрузку он нес в нашей роте. Его всегда видели колющим дрова, чистящим котел, таскающим мешки на кухне. Постоянный работник при Филиппе.
Взыскания он получал за свои бесконечные шуточки. Вот, допустим, стоим мы все в строю по стойке «смирно». Вася обязательно что-нибудь выкинет. То чихнет так, что все вздрогнут, то рожу состроит, то толкнет «невзначай», то повернется не по команде.
Любили его за искрометную радость, а еще за выдумки, побасенки и бесконечное хвастовство. Его послушать, так он был первым парнем на деревне по красоте и силе: «Все девки бегали за мной!»
«Если ты был первым, то представляем, кто у вас там, в деревне, был последним. Наверняка леший или кикимора лесная», — хохотали ребята.
Он не только не обижался, а, наоборот, это его еще больше подзадоривало, подталкивало. Травил, что ходил один на медведя, укрощал взглядом волков, а однажды оседлал огромного лося. Надо было видеть его при этом. Для убедительности Вася-трепач руками дополнял картину происходящего. Руки его что-то давят, бросают на землю или подбрасывают в небо, глаза горят, чуть не выпрыгивают из орбит, сверкают, изображая то ненависть, то испуг, то торжество победы!
Мы же от нечего делать притворялись, что верим в эти байки, чем еще более вдохновляли его.
Когда его взяли в штаб писарем, мы сразу догадались, что наши командиры решили заиметь своего штабного шута. Видимо, позавидовали нам — в штабе ведь скука. Но мы не унывали, днем он «работал» там, при штабе, а вечерами — опять при нас.
А изо всех наших ребят самым любимым был наш Иванушка. Волосы у него светлые-светлые, глаза голубые-голубые, чистое лицо и белое, как у девушки. Вылитый Иван-царевич. И очень добрый. Ну, полное соответствие формы и содержания. Мы его страшно ревновали друг к другу, хвастались его вниманием, а любил он нас всех одинаково, как родных сестер.
Бывало, приедем в какое-нибудь село, отведут нам домик для ночлега. Иванушка тут как тут. Тащит нам ящики, доски, ведра. Сразу соорудит нары. Зимой притащит откуда-то дрова, даже если кругом чистое поле. Он все делал как что-то само собой разумеющееся. А уж если нам что-нибудь нужно, стоит только сказать, Иван из-под земли достанет. «Счастливая будет с ним жена», — говорили мы. Но не сбылось…
Как-то в очередной раз собрались мы на крылечке. Помню, был необыкновенно спокойный вечер. Будто все куда-то отодвинулось, заполнилось тишиной — непривычной, оттого и тревожной. Чистое небо все в звездах, сумерки, прохлада, пьянящий запах сена. Такая вокруг благодать.