Скрытые желания
Шрифт:
Когда мы добираемся до пентхауса, я иду на кухню.
— Хочешь что-нибудь перекусить? — спрашиваю я.
— Да.
— Хорошо, я проверю, не оставила ли Ада что-нибудь в холодильнике. Ты хочешь что-нибудь конкретное?
— Да. — Сальваторе тянет меня за руку и поворачивает к себе. — Тебя. Забирайся на столешницу.
Я поднимаю брови.
Он делает шаг ко мне.
— Сейчас же, Милена.
Когда не шевелюсь, он делает еще шаг вперед, заставляя меня отступить на два шага назад. И еще один. Спиной я соприкасаюсь со шкафом.
—
Я хватаюсь за край столешницы и усаживаюсь на нее.
— Ты порвешь швы, — предупреждаю я.
— Не порву. Ложись.
Гадая, что у него на уме, я делаю, как он говорит, все это время наблюдая за ним прищуренными глазами. Он кладет руки на стойку, по обе стороны от моих ног, и смотрит на меня снизу вверх.
— Снимай шорты и трусики.
Он ведь говорит не серьезно.
Пока я взираю на него, Сальваторе обхватывает мои лодыжки и наклоняется вперед.
— Сейчас же, — приказывает он и покусывает через джинсы бедро.
Мои руки слегка дрожат, я торопливо расстёгиваю шорты и снимаю их вместе с трусиками. Как только выпрямляюсь, Сальваторе зарывается лицом мне между ног.
Я ожидала, что он начнет медленно, но ошиблась. Сальваторе так энергично сосет клитор, что я вскрикиваю и запускаю руки в его волосы, сжимая темные пряди, пока он облизывает и проводит по нему языком. Затем скользит правой рукой по внутренней стороне моего бедра, все выше и выше.
— Швы, — хриплю я, а затем стону, когда он снова проводит языком по моим складочкам.
— Они у меня с левой стороны, — говорит он, вводя в меня палец.
Мои глаза закатываются, а ноги дрожат. Он вводит в меня еще один палец. Я вскрикиваю и хватаюсь за полку справа. Сальваторе продолжает вылизывать меня, в то время как пальцами двигает во мне, растягивая мои внутренние стеночки, в очередной раз приводя меня в состояние полного блаженства.
— Дорогой Господь, — стону я и откидываю голову назад. Когда чувствую легкие прикосновения к клитору, я кончаю так внезапно, что чуть не падаю с чертовой столешницы.
— У тебя дрожат ноги, — говорит Сальваторе и медленно раздвигает пальцы.
Не только ноги. Мой чертов мозг трясется вместе с остальным телом. Я отпускаю полку, за которую цеплялась, и сажусь на стойке.
— Мы оба могли оказаться на полу, — выпаливаю я, когда удается перевести дыхание. — Ты сумасшедший.
Он качает головой и кладет ладони мне на щеки, глядя на меня из-под опущенных ресниц.
— А я думал, что я «дорогой», — говорит он, — и «Господь».
Я фыркаю в раздражении.
— И к тому же скромный. — Затем качаю головой и прижимаюсь к его рту, пробуя себя на вкус.
— Нет, не совсем. — Он слегка стискивает руки. — И я бы никогда не позволил тебе упасть, Милена.
— Знаю, — шепчу я.
Милена перебирает
— Ты позволил ей застегнуть себе рубашку, — говорит Илария, меняя мне повязку.
— Да, — отвечаю я.
Илария молчит несколько мгновений, возится с повязкой, но знаю, что она не упустит эту тему.
— Это впервые? Ты не хотел ее вчера еще больше расстраивать? — спрашивает она как бы невзначай будничным голосом.
— Нет. Она делает это довольно часто.
Руки моей матери на мгновение замирают, пока она перевязывает рану. Когда она поднимает глаза наши взгляды встречаются, на ее лице написано потрясение. У меня нет уже той ловкости рук, с поврежденными нервами и двумя пальцами, и я уже много лет с трудом могу выполнять мелкие действия. Слабость. Позволить кому-то застегнуть за меня рубашку — это то, чего я никогда бы себе не позволил. Особенно при свидетелях. И она это знает.
Илария опускает глаза и задерживает взгляд на моей левой руке, которой держусь за край каталки. Она проводит по ней кончиками пальцев.
— Я забыла, насколько было плохо, — произносит она.
Я пытаюсь выпрямить пальцы, но не могу. Только на этой руке я перенес шесть операций. И все равно этого оказалось недостаточно. Нервы слишком повреждены. Я ненавижу это. При одном только взгляде на шрамы и воспоминании о том, что они собой представляют, мне хочется кого-нибудь убить. Я не терплю слабостей в других, но особенно ненавижу их в себе.
В глазах Иларии, ожидающей моего ответа, читается вопрос.
— Я хочу чувствовать ее кожу, когда прикасаюсь к ней, — объясняю я. — Но не могу этого сделать, если на мне перчатка.
Она смотрит на меня мгновение, а затем шепчет:
— Ты влюблен в нее, Сальваторе?
На этот вопрос у меня нет ответа. И все же я не могу оторвать своего внимания от другого конца комнаты, где Милена все еще пристально изучает медицинские принадлежности. Она одета в джинсы и ужасную желтую футболку, которую я терпеть не могу. Волосы собраны в пучок на макушке и закреплены двумя карандашами.
— Понятия не имею, Илария. Ты же знаешь, что я не очень хорошо справляюсь с эмоциональным бардаком.
— Я знаю.
Я встаю с каталки, намереваясь уйти, когда Илария продолжает:
— Что бы ты сделал, если бы кто-то причинил ей боль, Сальваторе?
Я стремительно поворачиваю к ней голову и впиваюсь в нее взглядом. Она пятится, но я знаю, что это было сделано неосознанно. Все так делают. Кроме Милены. Она обычно вздергивает подбородок. Или ухмыляется.
— Если бы кто-то задумал причинить вред моей жене, я бы размозжил ему голову голыми руками, как будто это долбаный арбуз, — выпаливаю я. — А потом вытащил бы его хилый мозг и сжал его с такой силой, что осталась бы только кашица.