Скрывая улики. Компиляция

Картер Крис

— Эй…

Его голос прозвучал так тихо, что Литлвуд не был уверен, что произнес это вслух.

Еще несколько отчаянных вдохов в тщетной попытке успокоиться.

— Эй! — позвал психолог снова.

Он оглянулся и увидел длинный стеллаж для книг, на котором стояли рядами тома в кожаных переплетах. Напольная лампа в противоположном углу комнаты была единственным источником света. Литлвуд посмотрел направо. Он увидел удобное кресло, обитое коричневой кожей. На расстоянии нескольких футов от него Литлвуд заметил кушетку, свою кушетку для психоанализа. Оказалось,

что он сидит в своем кабинете.

— По выражению твоего лица видно, что ты понял, где находишься.

Фраза была произнесена ровным, спокойным голосом. Человек вышел из тени и встал в пяти футах от Литлвуда, опершись на стол.

Взгляд психолога метнулся к высокой фигуре. Теперь он вообще ничего не понимал.

— Это твой кабинет. Четвертый этаж. Внизу — дорога. Толстые оконные рамы. Толстые стены. Ты повернут лицом к переулку. За дверью — большая приемная. Только пройдя ее, можно попасть в общий коридор. — Человек пожал плечами. — Если хочешь, кричи, но тебя все равно никто не услышит.

Литлвуд кашлянул, стараясь прогнать изо рта мерзкий привкус.

— Я тебя знаю.

Его голос был хриплым и слабым. В каждом произнесенном им слове слышался страх.

Человек улыбнулся и опять пожал плечами.

— Но я знаю тебя лучше.

В голове у Литлвуда стоял такой густой туман, что он не смог даже вспомнить ее имени.

— Что? За что?

— Ты даже не знаешь, что я в определенном смысле художница и сейчас собираюсь превратить тебя в произведение искусства.

— Что?

Литлвуд наконец обратил внимание на то, что фигура перед ним одета в прозрачный пластиковый комбинезон с капюшоном и латексные перчатки.

— Кто я такая, мне кажется, не важно. Куда важнее то, что я о тебе знаю.

— Да?

Туман непонимания сгущался все больше, и Литлвуду начало казаться, что все это ему только снится… Кошмарный сон… Не более того…

— Например, — продолжала художница, — я знаю, где ты живешь. Знаю все о твоем неудачном браке и разводе. Знаю, где учится твой сын. Знаю, куда ты ездишь выпускать пар. Знаю твои сексуальные предпочтения и места, где ты ищешь удовлетворения своим страстишкам. Чем развратнее, тем лучше… Или я не права?

Литлвуд закашлялся. Слюна потекла у него по подбородку.

— Но что самое интересное: я знаю, что вы натворили…

В голосе художницы прозвучала жгучая ярость.

— Я… Я не понимаю, о чем вы…

Художница шагнула влево. Свет напольной лампы отразился от предметов, разложенных на столе. Литлвуд не разглядел, что это такое, но понять, что он смотрит на металлические инструменты, он смог. Страх пронзил каждый дюйм его тела.

— Не волнуйся. Я помогу тебе вспомнить. — Раздался презрительный смешок. — Впереди у тебя долгая, очень долгая ночь.

Художница взяла два металлических инструмента со столешницы и приблизилась к Литлвуду.

— Подождите. Как вас зовут? Дайте мне напиться, пожалуйста.

Художница встала напротив него и саркастически рассмеялась.

— Хочешь испытать на мне действие своей психологической чуши? Ну-ну!

Давай вспомним вместе… Итак… Затроньте гуманную сущность нападающего обыденными просьбами. Попросите его напиться или отвести вас в туалет. Ты хочешь знать мое имя? Ты будешь называть меня по имени? Попросишь, чтобы и я называла тебя по имени? Это лишит жертву безликости в глазах нападающего, превратит ее в личность со своим именем, чувствами и желаниями, характером и способностью испытывать боль. Это будет способствовать тому, что воображение нападающего, выйдя из ограниченности сложившейся ситуации, будет ассоциировать жертву с кем-то близким ему, с кем-то, кого он встречает в повседневной жизни, например с друзьями или членами семьи.

Очередной злобный смешок.

— Взывайте к его человеческой природе. Труднее нанести вред тому, кого знаешь. Заведите с ним разговор. Даже ничего не значащий разговор может оказать огромное влияние на психику нападающего.

В глазах Литлвуда отразился ужас.

— Правильно. Я читала те же книжки, что и ты, и не хуже тебя знаю психологию заложника. Уверен, что хочешь и дальше пытаться запудрить мне мозги?

Литлвуд с трудом сглотнул.

— В здании никого не осталось. Времени до утра — хоть отбавляй. Только рано утром здесь кто-то появится. Если хочешь, мы можем поболтать, пока я буду делать свое дело. Может, тебе удастся разжечь искру сочувствия в моем сердце.

Слезы заполнили глаза Литлвуда.

— Ну же? Начинай.

Художница без предупреждения сжала сосок на груди мужчины медицинскими щипцами и крутанула изо всей силы так, что в нескольких местах кожа просто не выдержала.

Из груди Литлвуда вырвался вопль. Он почувствовал, как рвотная жижа вновь начала заполнять ему горло.

— Надеюсь, ты не против боли. Нож у меня не острый.

Вторым инструментом, который художница взяла со стола, был пилообразный нож, на вид — старый и тупой.

— Можешь кричать сколько угодно, если хочешь.

— О боже… Пожалуйста… Не делайте этого! Умоляю! Я…

Слова Литлвуда утонули в крике, когда художница принялась медленно отрезать ему сосок.

Мужчина едва не лишился чувств. Его разум отчаянно боролся с действительностью, отказываясь верить в то, что все это происходит на самом деле, а не является частью какого-то кошмара. Если это кошмар, то тогда в происходящем есть хотя бы крупица логики… Но боль, раздирающая его покрытое блевотиной и кровью тело, была более чем реальна.

Художница отвела тупой нож в сторону и несколько секунд стояла, наблюдая за тем, как Литлвуд истекает кровью.

Когда он справился с удушьем, она заявила:

— Мне понравилось, но сейчас я сделаю кое-что другое. Уверена, тебе будет гораздо больнее.

Когда Литлвуд услышал эти слова, его сознание забилось в кроличью нору глубочайшего ужаса. Все его тело напряглось, а потом по нему прокатилась волна судорог. Мышцы на руках и ногах, казалось, разбил паралич.

Художница подошла ближе.