Скучный разговор на заре
Шрифт:
– А почему бы и нет? Горин, вы что, уснули?
– Еще нет, профессор. Но близок к этому.
– Не смейте спать! Не спите, мальчик! Именно сейчас вы не можете позволить себе это. Подумайте: ведь место, где мы находимся, единственное пригодное для посадки!
– Очень удобное место, - пробормотал Горин.
– Сюда будут садиться!
Горин напрягся, отталкивая сон.
– Не спите же! Ну хотите... хотите - споем песню, а? Или я расскажу вам анекдот. Я в юности знал массу анекдотов, очень смешных. Не спите. Поймите: придет новый корабль и сядет здесь!
– Этого нельзя допустить, - через силу проговорил Горин.
– Ни в коем случае! Вы понимаете, что нужно сделать?
– Я не вижу, что мы сможем...
– Дать знак опасности!
– Крест? А как?
– Как? А мы?
– Мы?
– Ну конечно же! Мы сами!
Горин размышлял, глубоко дыша.
– Не успеть.
– Надо успеть! Надо!
Горин промолчал. Кровь по-прежнему капала из рассеченного лба и из плеча, в скафандре образовалась уже лужица, и грудью Горин лежал в этой лужице и чувствовал, как с каждой каплей уходит жизнь, как приходит сон, носивший, впрочем, иное название... Он пошевелил руками, примеряясь, как будет ползти. Потом - ногами.
– У меня мало шансов, профессор. А вы?
– Я, к сожалению, нетранспортабелен, как говорят медики. Конечно, будь мы предусмотрительнее, мы захватили бы, выходя, тележку. А так... Видите ли, друг мой, у меня раздроблены ноги, и что-то лежит на них. Кусок обтекателя, по-моему. Двигаться я не могу.
– А как же вы...
– Как я не истек? Я, знаете ли, лежу наклонно, вниз головой. Тут такой рельеф. Как вы думаете, до меня далеко?
– Около километра, - прикинул Горин.
– Выйдя, мы успели разойтись метров на четыреста, и взрыв потом швырнул нас... Да, судя по тому, как ясно мы слышим друг друга, что-то около километра - если бы было больше, прием был бы хуже, рации ведь у нас слабые.
– Вы должны доползти. Доползти, освободить меня от обтекателя - при здешнем напряжении гравитации это совсем не трудно, - выпрямить и лечь поверх крестообразно.
– Вы думаете, они...
– Не знаю, поймут они или нет, что это означает. Но садиться не станут, чтобы не сжечь нас. Спустят человека. А там уж разберутся...
– Ползу, - сказал Горин.
Он и в самом деле двигался. Между пепельницей и валявшимся на камнях вверх ногами искореженным креслом было относительно ровное место, можно было надеяться проползти и не разрезать скафандр. Там, где лежал профессор, придется ползти осторожнее: там, по-видимому, будет больше металлических обломков. Ползти придется не прямо, а по дуге, минуя место, где произошел взрыв: этот район наверняка не пройти даже на ногах, не то что на животе. Горин полз, стукаясь головой о внутреннюю поверхность шлема и отплевываясь, когда текущая сверху кровь попадала на губы.
– Но если я положу вас горизонтально...
– пробормотал он.
Серов услышал его.
– Не бойтесь. Это буду уже не я. Видите ли, у меня помяло регенератор, и он действует все хуже, так что...
Горин застонал.
– Я понимаю, друг мой, и мне очень неудобно, что придется оставить вас одного.
– Ненадолго, - прохрипел Горин.
– Но это будут невеселые минуты. Ищите утешение в одном: те, кто прилетит сюда после нас, останутся в живых. Их корабль не взорвется, как наша "Заря".
– Да, - буркнул Горин.
Голова грозила, расколоться; он повернул голову в шлеме вправо, нашарил вспухшими губами рожок первой помощи и высосал еще одну таблетку. И снова зашевелил руками и ногами, передвигаясь меж обломков, как древняя рептилия.
– И потом, - сказал Серов, - как-никак мы сделали открытие.
– Только не знаем какое.
– Пласт или жизнь? Я думаю, что это все же жизнь. Во всяком случае, я записал это в полевой блокнот. Руки, к счастью, уцелели. Блокнот будет лежать на груди.
– Серов говорил теперь, отделяя слово от слова долгими паузами.
– Когда вы ляжете сверху, возьмите его и положите у себя на груди. Пусть его найдут. Обязательно...
– Спасибо вам, профессор, - пробормотал Горин.
– Что вы? За что?
– Вы помогли мне. Иначе я умер бы, думая, что во всем виноват кто-то из наших, из экипажа. Я решил, что взрыв произошел по чьей-то небрежности...
– Я знал, почему вы говорили о субъективных причинах. Но это было не так, мы с вами установили. Вас извиняет то, что это первая ваша экспедиция. Иначе вы бы знали. Это были не такие люди. Им можно верить больше, чем себе.
– За это я и благодарю вас.
– Нет, что вы. Я просто помог вам прийти в себя. Вы видите меня? Я зажег фонарик, но плохо представляю, с какой стороны вы должны появиться.
– Не беспокойтесь. Я ползу по пеленгу. Рано или поздно я вас увижу.
– Хорошо, друг мой. Я пока помолчу. Попробуйте сэкономить. Перед глазами, знаете ли, такие круги... Но вы будете слышать мое дыхание. Хорошо, если бы вы увидели фонарик, прежде чем оно прекратится.
– Я увижу, профессор, - пробормотал Горин.
– Увижу...
– Тогда прощайте, друг мой. Я, кажется, отключаюсь.
– Подождите, профессор, - попросил Горин.
Теперь он слышал только дыхание, громкое и хриплое, все более учащающееся. Он полз, и лужица плескалась в скафандре. Ползти приходилось, минуя обломки "Зари", разметанные внезапным и мощным взрывом, от которого уцелели лишь они двое, вышедшие, чтобы взять пробы грунта там, где он не был обожжен при посадке корабля. Горин полз и знал, что доползет. Посветлело. В черных камнях отразился первый луч солнца. Оно всходило впереди, и Горин подумал, что теперь ему будет легче ползти. Всегда легче, если видишь, куда надо двигаться.