Скульптор и скульптуры (сборник)
Шрифт:
Мелькнула галера с носовой частью в виде головы пуделя, но многие поняли, что это привет от Михаила Булгакова. И записная книжка О. Бендера не вызвала сомнений у Ивана, что это привет от Ильфа и Петрова, что они где-то рядом чудят, продолжая свой роман. На острове оживали герои, которым не суждено быть забытыми никогда, не суждено умереть никогда. Но если не суждено умереть героям литературных произведений, стоит ли говорить о бессмертии их авторов.
Только самым бестолковым землянам, никогда никого не любившим и по этой причине никогда и ничего не чувствующим, можно напомнить, что у пессимизма
Правда, островитяне чувствовали и ещё кого-то, объединявшего всех писателей и их литературных героев, но только чувствовали, а видеть не видели. Почему?
Предположу, как было в стране опыта: сидит писатель на стуле за письменным столом в окружении окурков, бутылок, вещей, забытых такими же друзьями писателями. Сидит, значит, ждёт. Чего ждёт? Может жену, которая, не выдержав творческих порывов, давно ушла, может кредиторов, а может просто гонца, отправленного за очередной бутылкой и сигаретами. Сидит как всякий нормальный человек, ждёт прихода нормальных людей и совершения нормальных событий.
Но какой нормальный дурак или дура придёт к писателю? Ответ очевиден. Но вот тут-то и начинаются странности, можно угодить в скульптурный ансамбль, этакую панораму, в которой тебя сразу и не разглядишь, пока не присмотришься, а можно быть сияющей, хоть и слегка нетрезвой скульптурой, но о которую обязательно споткнуться, даже если хотели обойти. Поэтому к писателю всегда приходит кто-нибудь от Скульптора, Муза например.
Приходит Муза и давай вдохновлять писателя словами, а он только записывать успевает. Тяжкий труд, скажу я вам. Когда всё запишешь, то даже не усталость чувствуешь, а полное опустошение и трезвость необыкновенную, а вместе с ней и весь ужас страны опыта. Но это в стране, а на острове слова утрачивали всякий смысл, их потихоньку вытесняли образы.
Думали ребятишки что сами и впервые всё делают, а оказалось по аналогии. Более того, члены экспедиции археологов, капая землю вокруг себя и, роя норы друг под друга, по причине застоя, упёрлись в гранитный камень, на котором со всех сторон были высечены слова:
«Я ЕСМЬ лишь то, Что ЕСМЬ Вселенной Смысл! –Запомните все фразу бытия, что из ступеньки «Я»Вы переходите лишь в ЕСМЬ, Любовь Творя!Вы постигаете ЕСМЬ Мироздания,Что много выше вашего понимания!А что за ЕСМЬ стоит?Ту тайну ваш Отец-Творец пока хранит.Растите, милые детишки,И знайте, не нужны вам больше книжки!У вас есть ВСЁ! Сумейте лишь открыть…» [18]Когда до камня докопали, Иван тоже думал: «на право пойдёшь…, на лево пойдёшь…», а оказалось, пришли уже.
Словом, пришло время расставаться со Словом, привычным словом, привычной книгой, что за этим? А для чего копают-то. Но это скоро, а пока на острове стали проявляться литературные герои, которые пойдут дальше вместе со всем человечеством по его пути эволюции. Видимо и для них, очередной цикл завершается, чтобы дать начало новому. Кто-то останется, кто-то уйдёт. Пробегись, читатель, бегло по книжным переплётам, много ли книг ты хочешь открыть. То-то и оно….
Глава
«Паниковский в панике, Балаганов в слезах, но заседание продолжается. С такими присяжными я никогда не попаду в Рио-де-Женейро, надо брать инициативу в свои руки.
Итак господа присяжные заседатели! Есть две вещи, ценимые в мире. Деньги и социальные услуги.
Паниковский, вам, конечно, ближе деньги, особенно если они лежат в ваших карманах, а вам, Шура, как сыну растущему без отца – социальные услуги, так как вы, Шура, всё равно не знаете, что делать с деньгами.
Паниковский: А вам, Бендер, что ближе?
Бендеор: «Мой папа был турецко-подданный, поэтому я привык совмещать и то, и другое с общим благом всего человечества.
Балаганов: «Как это?»
Бендер: «Я разовью свою мысль, когда-нибудь она дойдёт до вас. Итак, что мы имеем? На одном полюсе – «большинство» из народа, на другом – меньшинство недобитых собственников. Большинство из народа придумало столько новых видов социальных услуг, что уже успело выдохнуться, так не претворив и половины из них в жизнь. Меньшинство собственников имеет столько денег, что не знает куда, и на что их потратить. Обе стороны нуждаются в нашей помощи. Обе стороны нуждаются в наших молодых и здоровых силах».
Паниковский: «Я уже стар».
Бендер: «Паниковский, хватит ныть. Вас, Паниковский, придётся временно закопать. Пока все были зрячи, а вы слеп – было ваше время, теперь нужно прозреть вам, а другим ослепнуть – это будет наш вам гонорар за вашу безвременную кончину. Пышных венков, горьких слёз и рыданий не обещаю, но лежать, Паниковский, вы будите на холмике, солнышко будет согревать вас своими лучами. Через сотню лет, а может быть и раньше, вы, Паниковский, выпотрошите все карманы. Это обещаю вам Я, Остап Ибрагимович Бендер.
А пока вы будете нежиться в солнечных лучах, нам с Шурой предстоит трудная и опасная работа. Шура, вы готовы к трудной и опасной работе?
Балаганов: «Всегда готов».
Бендер: «Итак, Шура, как единственные и самые любимые дети лейтенанта Шмидта, мы с вами, Шура, сегодня учреждаем Союз молодёжи, и ваша, Шура, готовность прозвучавшая в словах «Всегда готов» должна стать нашим знаменем.
Впрочем, посмотрим, есть ещё и дети, а там, где социальные услуги – всё лучшее – детям. У вас, Шура, есть дети?
Балаганов: «Нет»
Бендер: «Тогда тем более, отдайте им свой лозунг. Будем, Шура, скромнее. Например, «Даешь молодёжь».
Паниковский, не спите, вас ещё не закопали, и помните, вам придётся обирать тех, кого «освятит» наш союз. Шура, вам поручается возглавить это нелегкое дело: молодость, энтузиазм, строительство нового мира.»
Паниковский: «А городового вернут?»
Балаганов: «Паниковский, как вы можете, в такую минуту…».