Скульпторша
Шрифт:
— Да, все становится на свои места, как только я успокаиваюсь.
— Ну, и хорошо. — Роз включила магнитофон. — Я виделась с вашими соседями, Кларками.
Олив смотрела на журналистку через пламя спички, затем задумчиво подвела его к кончику сигареты.
— И что же?
— Оказывается, миссис Кларк говорила неправду, будто видела вашу сестру и мать в день убийств.
— Откуда вам это известно?
— Она сама мне сказала.
Олив воткнула сигарету между губ и набрала полные легкие дыма.
— Миссис Кларк страдает старческим слабоумием уже много лет, —
Роз в отчаянии покачала головой.
— Это действительно так, но я могу поклясться, что у нее наступило просветление в момент, когда призналась во лжи. Правда, она здорово боится своего мужа.
Казалось, эти слова удивили Олив.
— Никогда раньше она его не боялась. Даже наоборот, скорее, он немного страшился своей супруги. И как же он отреагировал на то, что она сказала полицейским неправду?
— Он был в гневе и тут же велел мне убираться подобру-поздорову. — Роз поморщилась. — У нас не заладился разговор с самого начала. Он почему-то подумал, что я имею отношение к социальному обеспечению и явилась шпионить за ним.
Олив посчитала это заявление забавным, из ее горла вырвались непонятные звуки, означавшие смех.
— Бедный мистер Кларк!
— Вы говорили, что отец его любил. А вы сами?
Она безразлично пожала плечами.
— Я недостаточно хорошо знала его, чтобы любить или не любить. Помнится, мне было жаль его, потому что ему много приходилось терпеть из-за супруги. Он даже на пенсию вышел раньше, чтобы присматривать за ней.
Роз некоторое время обдумывала этот ответ.
— Но он ведь еще работал в то время, когда были совершены убийства?
— Он вел какие-то бухгалтерские дела, но в основном сидел при этом дома. Кажется, он занимался частными налоговыми декларациями. — Она стряхнула пепел с сигареты на пол. — Один раз миссис Кларк чуть не подожгла гостиную. С тех пор он боялся надолго оставлять ее одну. Она была очень требовательной и властной женщиной, но моя мать говорила, что таким образом она старается привязать его к своему фартуку.
— И это было правдой, как вы полагаете?
— Думаю, что да. — Она поставила сигарету на фильтр, что было ее привычкой, и вынула из пачки следующую. — Моя мать, как правило, в таких вещах не ошибалась.
— У них были дети?
Олив отрицательно покачала головой.
— Не думаю. Во всяком случае, я их не видела. — Она вытянула губы трубочкой. — Он сам у нее был, как дитя. Иногда было очень забавно наблюдать за ним. Мистер Кларк бегал по двору, суетился, выполнял приказы жены, и постоянно извинялся, если что-то у него получалось не совсем так, как ей хотелось. Эмбер называла его мокрым цыпленком, такой у него всегда был жалкий вид. — Олив засмеялась. — Я даже забыла об этом, только что почему-то припомнилось. Тогда это прозвище ему очень подходило. А как он выглядит сейчас?
Роз подумала о том,
— Я не заметила, чтобы он был мокрый, — улыбнулась она. — Но жалкий — точно.
Олив принялась изучать собеседницу любопытным пронзительным взглядом.
— Почему вы вернулись ко мне? — тихо поинтересовалась она. — В понедельник, похоже, вы не собирались делать этого.
— Почему вы так решили?
— Я поняла по выражению вашего лица. Вы посчитали меня виновной.
— Да.
Олив кивнула.
— Я очень расстроилась. Я раньше не понимала, что это означает, когда кто-то тебе верит. Политики называют это фактором хорошего самочувствия. — Роз заметила, что на белесых ресницах выступили капельки слез. — Человек постепенно привыкает к тому, что его считают настоящим чудовищем. Иногда даже мне начинает в это вериться. — Она положила между грудей свою громадную непропорциональную ладонь. — Когда вы ушли, я подумала, что у меня разорвется сердце. Глупо, правда? — Теперь слезы заполнили ее глаза. — Я не помню, чтобы меня что-то расстраивало так сильно.
Роз подождала, но Олив замолчала.
— Меня здорово поддержала сестра Бриджит, — наконец, заговорила журналистка.
Какой-то радостный свет, подобно восстающему пламени свечи, вдруг озарил лицо огромной женщины.
— Сестра Бриджит? — эхом откликнулась она. — Она ведь тоже считает, что это сделала не я, да? Я не знала. Мне казалось, что она приходит сюда только из христианского долга.
«Ну и пусть, — пришло в голову Роз, — ничего страшного в моей лжи нет».
— Конечно, она тоже считает, что ты невиновна. Иначе, зачем ей понадобилось так на меня действовать? — Она увидела, что в этот момент с Олив произошли какие-то перемены, и ее лицо стало по-своему привлекательным. Тогда Роз подумала: «Теперь мне обратного хода нет. Самое главное — больше никогда не спрашивать, виновна она или нет, иначе у нее действительно не выдержит сердце».
— Я этого не делала, — произнесла Олив, словно читая мысли журналистки.
Роз подалась вперед.
— Тогда кто же?
— Сейчас я уже сама этого не знаю. Одно время мне казалось, что это была я. — Она поставила второй окурок рядом с первым и наблюдала, как он затухает. — Тогда все казалось по-другому, — пробормотала она, думая о чем-то далеком.
— И кто же это был, как вы считаете? — еще раз спросила Роз через некоторое время. — Тот, кого вы любили?
Но Олив отрицательно мотнула головой.
— Я не выносила, когда надо мной смеялись. Куда проще, когда тебя боятся. По крайней мере, в этом случае ты чувствуешь, что тебя по-своему уважают. — Она взглянула на Роз. — Мне здесь хорошо, и я счастлива. Вы это можете понять?
— Да, — медленно кивнула Роз, вспоминая слова начальника тюрьмы. — Как ни странно, могу.
— Если бы вы меня не разыскали, может быть, я жила бы по-прежнему. Я нахожусь здесь на полном обеспечении. Я существую, не прилагая к этому усилий. Даже не представляю, что бы я стала делать на свободе. — Она вытерла ладони о бедра. — Люди снова начнут смеяться надо мной.