Скунскамера
Шрифт:
Тут уж я расстроился всерьез. Мне хотелось нового праздника, чтобы, когда он настанет, не думать о школе. А выяснилось, из-за него надо еще больше учиться. После этого собрания мне даже было стыдно думать об Олимпиаде. Я потерял к ней всякий интерес, а заодно и к ее дебильному мишке.
И вот Заяц сочинила песню про Олимпиаду и спела ее на уроке пения. Заканчивалась она так:
Мишка наш любимый, Он спортсменов ждет. ВсейУчительница ее похвалила и велела нам всем похлопать. Потом Заяц снова спела олимпийскую песню на классном часе в присутствии пионерзажатой. Та пришла в дикий восторг и поручила Артему Лощихину, который учился в художественной школе, красиво оформить стихи — каждый куплет на отдельной странице.
— Твою песню, Инна, — торжественно сказала она и зачем-то погрозила пальцем, — мы разместим на нашем олимпийском стенде.
Действительно, через неделю к олимпийскому стенду в пионерской комнате прикнопили странички со словами песни. Артем Лощихин постарался. Столбики слов были украшены по бокам завитушками, и под каждым из них стояла эмблема Олимпиады — пять переплетенных колец. На последней странице Лощихин изобразил Олимпийского мишку, который нес куда-то большой букет цветов и улыбался.
Мы, Старостин, я и еще несколько ребят из другого класса стояли в пионерской комнате и разглядывали стенд.
— О! — сказал у меня над ухом кто-то. Это оказался Скачков. Я и не слышал, как он подошел. — Тут и мишка, надо же! А хотите стихотворение про мишку?
Скачков, не дожидаясь приглашения, выпрямился и продекламировал:
— Где прошел он с наглой рожей, Там намного все дороже!
Мы захохотали.
— Неправильно, Скачок, — подал голос Старостин, знавший толк в таких делах. — Там на пятнадцать процентов дороже! Где прошел он с наглой рожей, там на пятнадцать процентов дороже! Вот как!
Мы посмотрели на Старостина с большим уважением.
И вдруг в наступившей тишине раздался плач. Так громко, что я вздрогнул от неожиданности и обернулся. И увидел Инну Заяц. Оказывается, она стояла все это время за нами и слушала, что мы говорили. Теперь она плакала, закрыв ладонями лицо, и горестно тряслась всем телом. Мы расхохотались. Заяц ответила нам новой волной рева. Мне вдруг стало ее очень жалко.
— От дура, — с досадой покачал головой Старостин и повернулся к Скачкову. — Че ржешь? Сейчас она ябедничать побежит.
— Что здесь происходит? — в дверях выросла высокая фигура пионерзажатой. Ее большие глаза на длинном лице угрожающе распахнулись. Руки она держала «по швам».
— Я спрашиваю, в чем дело?! — снова громыхнула она.
Мы молчали.
— Ни в чем, — спокойно ответил Скачков.
— А это тогда что? — пионерзажатая кивнула в сторону Инны.
— Это — Инна Заяц, — пожал плечами Скачков.
Пионерзажатая,
— Инна, ну что ты? — начала она ее утешать и, обернувшись к нам, застывшим у стенда, приказала:
— А ну-ка марш отсюда! С вами потом разберемся!
Мы вышли в коридор.
— Заяц знает, когда реветь, — сказал кто-то.
Я еще тогда успокаивал себя, что ничего страшного. Что Заяц поплачет и перестанет. Уже через несколько минут, сидя в столовой, я совершенно забыл обо всей этой истории и, как оказалось, напрасно.
На природоведении, прямо посреди урока, в класс заглянула Клавдия Васильна и со сдержанным бешенством сказала, чтобы мы после звонка немедленно поднялись в кабинет литературы. Будет классный час.
Когда мы туда пришли и сели по своим местам, Клавдия Васильна поглядела, все ли явились, и отправила Олю Семичастных на третий этаж за пионерзажатой. А нам объявила, что наш товарищ серьезно проштрафился.
— Дело дошло до завуча, — с ледяным спокойствием проинформировала она и остановила взгляд на Скачкове. Тот неуверенно усмехнулся. — Выходи, дорогой, и поведай нам, что ты опять натворил.
Скачков вышел к доске. Тут явилась пионерзажатая. Оля Семичастных из-за ее спины проскользнула в класс и юркнула на свое место. Тяжелый взгляд пионерзажатой упал на Скачкова.
— Так! — сказала она.
С другой стороны Скачкова пристально рассматривала Клавдия Васильна.
— Ну, рассказывай, как дело было, — скрестила руки на груди Клавдия Васильна.
— Ничего такого не было, — настороженно ответил Скачков.
— Как это «ничего не было»? — возмутилась пионерзажатая. — Клавдия Васильна! Скачков ребятам антисоветские стихи читал!
Клавдия Васильна прижала ладонь к правой щеке и покачала головой. Скачков растерянно улыбнулся.
— Нормальные стихи, — сказал он. — Шуточные.
— А ты их вслух почитай! — предложила пионерзажатая. — Чтобы твои товарищи, пионеры, их послушали. Ну-ка, давай!
Скачков молчал.
— Ишь, какие мы стеснительные! — язвительно сказала пионерзажатая. — А в пионерской комнате, значит, не стеснялся?
— А ребята смеялись! — наябедничала со своего места Инна Заяц.
— Так! Кто там был и смеялся? — повернулась к нам пионерзажатая.
Инна Заяц поднялась со своего места, хотя ее никто специально не вызывал.
— А ну сядь, Заяц! — послышалось с задних парт.
— Я не помню. — Она оглядела класс. — Кажется, Тайтуров.
По классу прошелестел легкий ропот.
— Обалдели, что ли? — обиженно подал голос с задней парты Юра Тайтуров. — Меня вообще там не было. Чуть что — сразу Тайтуров!
Тайтурову действительно всегда почему-то доставалось за других. В тот раз в пионерской комнате его с нами не было. Это я помнил точно.
— А кто стекло разбил на втором этаже? А кто анекдоты про Чапаева рассказывал? — напустилась на него пионерзажатая.