Скверно для дела (Угроза для бизнеса)

Стаут Рекс

– Меня зовут Текумсе Фокс.

– Да хоть сам папа римский! Проваливай!

– А мне-то казалось, вы должны радоваться любому гостю, который способен хоть как-то скрасить ваше вынужденное пребывание здесь.

Другой мужчина, который развалился в кресле Артура Тингли, закинув ноги на стол, застеленный газетой, прорычал:

– Ну да, еще пойди купи нам коврик с надписью: «Добро пожаловать!» Выметайся!

– Я направлялся к выходу и просто хотел сократить путь.

– Ага. Тебе помочь?

– Нет, спасибо. – Фокс слегка попятился. – Понимаете, меня как магнитом тянет в комнату, где рыскал убийца.

А если он нашел то, что искал? Я бы отдал ящик «Анчоусов номер тридцать четыре», лишь бы побыть здесь часок одному. По всему видно, вы тут слегка прибрались.

Журнал «Пищевая промышленность» вернулся на полку, плащ Тингли висел на крючке.

– Он не хочет, чтобы ему помогали, – проговорил сидевший за столом. – А ты все равно помоги.

Широкоплечий детина двинулся на непрошеного гостя, но Фокс с готовностью отскочил в коридор, закрыв за собой дверь.

После этого он заглянул в другую дверь и очутился в средних размеров помещении, которое было сплошь уставлено ветхими деревянными конторскими шкафами, забитыми бухгалтерскими книгами.

Молодая женщина с веснушками и восхитительно стройными ногами разбирала бумаги, за столом клевал носом мужчина – должно быть, брат того старика со слезящимися глазами, что сидел за окошком в приемной. Фокс любезно пояснил: «Я сыщик» – и пошел дальше.

Он обошел еще четыре комнаты и открыл и закрыл еще пять дверей, прежде чем нашел ту, которую искал. Она смотрела на него затравленным, враждебным взглядом, нависая над бездействующей пишущей машинкой. Глаза и вздернутый нос покраснели, дав Фоксу повод заподозрить, что у бедняжки что-то стряслось.

– Доброе утро, – улыбнулся он и сочувственно заметил: – Вы плакали.

Бердина Пилт, шестнадцать лет таившая обиду на то, что ее называли служащей, а не секретаршей, всхлипнула, схватила платок и от души высморкалась.

– Я занята, – проговорила она наконец.

– В подобных обстоятельствах работа служит главным утешением, – изрек Фокс, придвигая к себе стул.

Он просидел здесь полчаса, но почти ничего не добился, хотя и показал записку, написанную Эми Дункан. Мисс Пилт призналась, что восхищается Эми, которая за время своего краткого пребывания на фабрике Тингли выказала замечательную независимость и отвагу, и заверила, что испытывает к Эми теплые чувства, потому что девушка проявила великодушие к несчастной сотруднице, попавшей в беду.

Тем не менее мисс Пилт умела держать рот на замке. Она настаивала на том, что ее комната отделена от кабинета хозяина двумя перегородками и коридором, привычки подслушивать она не имеет, а потому о проблемах Тингли, как личных, так и рабочих, совершенно не осведомлена. Не готова она рассуждать и об истинном положении дел, связанных с приемным сыном хозяина Филом, и о тайных недоброжелателях Эми Дункан, из-за которых на рукоятке ножа могли появиться отпечатки пальцев девушки, и о предполагаемой связи между убийством и историей с хинином.

Впрочем, кое-какие сведения, заслуживающие того, чтобы их записать, мисс Пилт все же предоставила.

Первое: она вышла с фабрики, как обычно, в шестом часу, спустилась в подземку и поехала домой, в Бронкс, где и провела вечер.

Второе: глаза и нос ее покраснели оттого, что она плакала. Она сожалеет о трагической гибели Артура Тингли, однако слезы исторгло

сознание того, что мистер Фрай и мисс Йейтс не любят ее, а она никогда не любила их. Следовательно, ей, в своем немолодом уже возрасте, скоро, возможно, придется подыскивать новую работу.

Третье: во вторник единственными посетителями Тингли, не считая заказчиков, поставщиков и прочих, были мистер Браун, высокий, хорошо одетый мужчина лет шестидесяти, явившийся в десять утра и просидевший в кабинете около часа, и мистер Фокс, пришедший в одиннадцать. Этого высокого хорошо одетого мужчину Фокс, судя по всему, видел в приемной, когда тот направлялся к выходу.

Четвертое: вернувшись с обеда, Тингли велел мисс Пилт передать в отдел сбыта, чтобы Фил, когда тот явится с отчетом за день, зашел к нему. В пять часов мисс Пилт, собиравшаяся домой, увидела Фила входящим в кабинет отца. Это, призналась она, показалось ей довольно необычным, но ничего из ряда вон выходящего тут не было.

Позвонив от мисс Пилт в больницу Ист-Энда и, судя по всему, услышав нечто неприятное, Фокс оставил Бердину наедине с молчащей машинкой и опустевшим столом. На обратном пути он попытал счастья со стариком, сидевшим за окошком, но скоро понял, что вытащить какие-либо сведения из этой развалины можно только под пыткой.

Фокс поехал на восток, к Пятой авеню, покинул центральную часть города, добрался до Сорок первой улицы, с трудом припарковался, едва найдя место, заглянул в знакомую закусочную, где съел три сэндвича с ветчиной и салатом и выпил три чашки кофе. Затем постоял на тротуаре, смакуя послеобеденную сигарету и лениво наблюдая за прохожими.

После этого он прошелся до угла, обогнул его и очутился у входа в неприметное деловое здание (всего на шестьдесят футов выше пирамиды Хеопса), поднялся на лифте на тридцатый этаж, открыл дверь с надписью: «Нат Коллинз, адвокат» и поприветствовал женщину, наделенную резкими чертами лица и живыми глазами, назвав ее мисс Лэраби. Она сообщила, что его ждут, и он, миновав еще две двери, очутился в просторной угловой комнате с двумя большими окнами на соседних стенах.

Попавший сюда впервые рисковал прийти в некоторое замешательство. Пять полотен Ван-Гога (все неплохие, одно – очень известное), развешанные по стенам, заставляли думать, что вы попали в небольшую частную галерею. Ковры и мебель наводили на мысль о приемной, обставленной с вызывающей роскошью. Так или иначе, трудно было заподозрить в крупном, пышущем здоровьем хозяине кабинета, восседавшем за гигантским письменным столом из резного дерева, одного из трех лучших в Нью-Йорке адвокатов по уголовным делам.

Впрочем, Фокс оставил без внимания все перечисленные детали. Его интересовала лишь молодая женщина, сидевшая на стуле у края письменного стола. Он мрачно сдвинул брови и спросил:

– Что это взбрело вам в голову? Почему вы ушли из больницы?

Эми Дункан не просто ушла из больницы. Очевидно, она собиралась вернуться к себе, на Гроув-стрит. Вместо нелюбимого голубого платья на ней теперь был твидовый костюм, в руке – сумочка из той же ткани, на голове – маленькая экстравагантная фетровая шляпка. Впрочем, ее утомленное лицо с припухшими веками мало соответствовало кокетливому наряду. Она посмотрела на Фокса и хотела что-то сказать, но хозяин кабинета ее опередил: