Скверные девчонки. Книга 1
Шрифт:
Мэтти чувствовала усталость, но не было никакой возможности ускользнуть. Ей очень хотелось оказаться в доме на площади, согреть ноги у огня и потягивать джин из бокала вместе с Джулией. Но Джулия и Феликс ушли, вероятно, на ужин в обществе Блисса и его матери. Казалось, ушли все, кого она знала, и ее окружали другие исполнители ролей в сегодняшнем спектакле, режиссер, спонсоры театра «Ангел» и незнакомые лица, которые громко шумели и кричали, рассаживаясь за столики. Мэтти удивилась, почему она не разделяет всеобщую эйфорию. «Я устала», — подумала она.
— У
— Да.
— Ну потерпи еще чуть-чуть. Скоро мы уйдем.
Мэтти пила бокалами — ей постоянно наливали — и отставляла тарелки с едой. Смех и голоса достигали ее слуха как бы через длинный тоннель. Она повернулась и увидела ухо Джимми — огромное, почему-то больше чем обычно. Оно было испещрено сложным узором розовых и синих прожилок и плотно прилегало к голове, что производило странное впечатление. Люди все ели и ели, и она уставилась на них в недоумении, как они могут столько поглощать.
Наконец начали вставать. Раздавались взрывы смеха, она кивала, улыбалась и отвечала кому-то. Джимми поддерживал ее под руку, прижимая к себе. Когда они вышли на улицу, он приблизился к ней и прошептал:
— Поехали ко мне домой. Я позабочусь о тебе, если хочешь.
— Да, пожалуйста. — Мэтти ухватилась за эту идею. Она знала, насколько была утомлена, насколько смущена очевидным восторгом публики от пьесы Джимми и ее игры и насколько пьяна, что на свежем воздухе стало особенно ясно. Кто-то хочет о ней позаботиться. Именно это было нужно ей сейчас.
Она улыбнулась.
— Хорошо. Поехали к тебе.
Он жил в полуторной квартире над рестораном возле Тоттенхем Корт-роуд. Когда Джимми включил свет, Мэтти заметила, что все в этом маленьком пространстве необыкновенно опрятно и уютно. Кровать, письменный стол с печатной машинкой, одежда, висящая за занавеской. Ей это напомнило комнату Феликса, разве что здесь не было причудливых и красивых вещичек Феликса, украшавших комнату. У Джимми на стенах висели огромные коллажи из картинок, вырезанных из журналов. Они были сложными и пугающими: уши росли из носов, глаза — из ртов, множество голов — из одного туловища. Мэтти поежилась и отвернулась.
— Тебе холодно? — спросил Проффит. Он включил электрический камин. Его руки были теплыми, когда он погладил ее лицо, и теплыми были губы, когда поцеловал ее. Она почувствовала, как ее губы обхватывают его рот. В комнате было очень тихо. Мэтти хотела сказать что-нибудь, все равно что, лишь бы между ними протянулся мостик из слов, прежде чем что-нибудь произойдет. Она подняла голову.
— Я никогда тебе не говорила. По-моему, пьеса просто блестящая. «Еще один день». Ты достоин всего, что произойдет.
Он посмотрел на нее, изучая.
— Знаю. После того как я заканчиваю пьесу, я перестаю думать о ней.
Восхищение Мэтти и ее похвала были для него само собой разумеющимися.
— Правда, я беспокоился за то, во что они превратят ее на сцене. Но ты хорошо сыграла. Я уже говорил. — Он поцеловал ее в шею, оттянув воротничок блузки. Дальше было уже не о чем говорить.
— Спасибо тебе, — прошептала Мэтти.
— Займемся любовью? — предложил Джимми.
Она разделась и попыталась завернуться в покрывало, но Джимми отбросил его в сторону и стал ее рассматривать.
— У тебя красивая грудь, — сказал он и погрузился в нее лицом.
То, что делал Джимми Проффит, ненамного отличалось от того, что делал Джон Дуглас, а также двое или трое других мужчин, с которыми ей приходилось иметь дело. Правда, на этот раз все продолжалось дольше. Но вот он кончил, оторвался от нее, улыбаясь сам себе, как показалось Мэтти, и эта улыбка не имела к ней никакого отношения.
— Тебе понравилось? — спросил он.
— О да, конечно, — сказала она, хотя не понимала, почему в эту ночь успеха, когда осуществились все ее мечты и надежды, почему ей было так одиноко и она чувствовала себя отделенной от всего остального человечества, даже от Джимми, который тоже был частью триумфа и чье тело совсем недавно было частью ее. Больше всего ей хотелось плакать, просто лежать спокойно, и чтобы слезы текли из глаз.
— Эй, — Джимми обнял ее плечи и подтянул поближе к себе. — А сейчас пора спать. Все в порядке. И ты настоящая актриса!
Эта неожиданная нежность доконала Мэтти. Но Джимми погасил свет, и ее слез не стало видно. Она лежала рядом с ним, неловко путешествуя рукой по его телу. Он поймал ее руку и задержал. Слезы Мэтти падали на подушку, пока не иссякли.
«Я могу играть на сцене, — сказала она себе. — Я знала, что могу. И я это сделала! Я доказала».
С этой мыслью Мэтти заснула.
Утром, когда она проснулась и сощурилась от яркого утреннего света, Джимми уже встал. Он стоял посреди комнаты и натягивал джинсы прямо на голое тело.
— Ты уходишь? — сонно проговорила она.
Он посмотрел на нее.
— За газетами. А ты что подумала?
Он отсутствовал несколько минут и вернулся обратно в комнату с толстой кипой газет. Мэтти потянулась к ним, тщательно прикрыв покрывалом верхнюю часть тела. Однако Джимми даже не удостоил ее взглядом. Он рухнул на постель и нетерпеливо раскрыл первую газету. Его губы беззвучно произносили слова, которые он прочел.
— Мистер Проффит, — закричал он от восторга, — самый молодой из поколения сердитых молодых людей, написал выдающуюся пьесу. Он не идет на компромисс, его стиль поэтичен и нов, как завтрашний день.
Лихорадочное возбуждение Джимми передалось Мэтти. Она схватила другую газету и с нетерпением начала ее листать.
— Вот! Послушай: «Трагедия нашего времени… Мощно, потрясающе, саркастически смешно… мисс Бэннер — великое открытие!»
Они были как дети на рождественской ярмарке, восклицающие от каждого нового открытия и забывающие его, как только попадалось нечто новое. Они вырывали друг у друга обозрения и рецензии, разрывая бумагу и пачкая руки и лица свежей типографской краской. Газеты уже громоздились позади них горой.