Скверные девчонки. Книга 2
Шрифт:
— Выпьем за завершение великолепного предприятия.
Он наклонился вперед, чтобы чокнуться с Феликсом, но тот поспешно поправил его:
— Хотя, конечно, такие вещи на самом деле не имеют конца…
Мэтти и Александр расхохотались, а спустя мгновение к ним присоединился и Феликс. Мэтти подумала: «Во всем мире есть только двое мужчин, достойных любви. И два из них сидят сейчас здесь, рядом».
Мэтти и Феликс пробыли в усадьбе пять дней. Ярко светило солнце, и, греясь под его ласковыми лучами, они прогуливались пешком, катались на автомобиле, играли с Лили, дремали в шезлонгах на лужайке и плавали
— Если бы здесь была Джулия, — вздыхала Мэтти, — все было бы так, как в былые времена.
На пятый вечер их пребывания Александр спросил:
— Вы не могли бы остаться еще на пару дней?
— Мне необходимо к Джорджу, — сказал Феликс.
В этот вечер Александр откупорил две бутылки шампанского, и они распили их на свежем воздухе, вдыхая аромат табака, стелющийся над травой и бататом, затянутым сумеречной пеленой под медно-красным буковым деревом. Глядя на лица своих собеседников, Феликс впервые почувствовал, что он лишний.
После обеда Александр играл Шопена. Подвыпившая Мэтти мечтательно покачивалась в такт музыке.
— Ты хочешь уехать? — тихо спросил Александр.
Мэтти замерла. Причудливые складки шифоновой юбки плавно колыхались вокруг нее.
— Нет, я не хочу уезжать. Если ты хочешь, я останусь.
Сидя в некотором отдалении от них, темный и неподвижный, как бы вырезанный из отполированного дерева, Феликс хотел шепнуть: «Берегись», но слова так и не сорвались с его губ, ибо в ту же минуту он понял, что предупреждение уже запоздало.
Утром Лили, Александр и Мэтти стояли во дворе, махая руками белой «альфе», пока она не скрылась в тенистом тоннеле.
И в этот вечер, когда Александр подошел, чтобы поднять крышку рояля, Мэтти взяла его за руки, сплетая его пальцы со своими.
— Не надо сегодня играть.
— Чем же мы, в таком случае, займемся?
Но он тут же сам нашел ответ на свой вопрос. Обняв девушку за плечи, он провел ладонями по ее обнаженным рукам. Ее кожа показалась ему такой мягкой, что готова была растаять от его прикосновения. Он поцеловал ее, настойчиво лаская языком ее губы, пока голова ее не запрокинулась, а рот приоткрылся навстречу. Всю эту неделю он страстно желал ее. Он расстегнул спереди ее платье и освободил груди. Они лежали в его руках, налитые и тяжелые, призрачно бледные в свете луны, проникавшем в погруженную в темноту комнату. Он прижался к ним губами, вызывая в ней невыразимо сладостное чувство. Александр удивился, почему за все эти годы он никогда не замечал сексуальности Мэтти. Он так сильно желал ее, что повалил на пол и стал срывать одежду, стремительно вонзаясь в нее и вскрикивая: «О, Мэтти!»
— Пойдем в постель, Мэтти, — умолял он.
Она улыбнулась ему загадочной и печальной улыбкой.
— Блисс, я не гожусь для секса. Для чего угодно другого, но не для секса.
С усилием сдерживая себя, Александр прошептал:
— Ты годишься, дорогая. Только посмотри, — он провел ладонью по ее нежной шелковистой коже. — Ты так прекрасна!
— Я бы не хотела все испортить, — прошептала Мэтти. — Мне было так хорошо с тобой все эти дни.
— Ничего и не будет испорчено, — пробормотал он. — Ничего. Обещаю тебе. — Он поцеловал ее гибкую шею, думая о том, что если бы он мог откусить кусочек этой плоти, то ощутил бы вкус спелой золотистой дыни.
— Блисс…
Он сжал ладонями ее лицо.
— Ответь мне только на один вопрос. Это правда, что ты предпочитаешь девушек?
Взгляд ее глаз смягчился.
— Правда в том, что я не знаю, чего я хочу.
Он улыбнулся.
— Я не столь самонадеян, чтобы сказать: «Я покажу тебе, что». Но пойдем в постель, Мэтти.
Она почти неслышно ответила:
— Хорошо. Если ты хочешь.
Для Александра нагое великолепие Мэтти в его постели казалось чудом. Мэтти никогда не была стройной, и сейчас ее мягкое, пышное тело, казалось, обволакивало его, проникая внутрь и вызывая все возрастающие чувственные волны желания. Она заполнила собой его руки и его рот, ему хотелось с жадностью поглощать ее, пока он не почувствовал, что больше не может.
Александр изо всех сил пытался сохранить над собой контроль. Он сцепил зубы и мрачно считал до тысячи, как научился делать это с первой женщиной, чтобы доставить ей удовольствие. Он гладил ее и ублажал, и прижимался губами к мягким соскам, заставляя их стать твердыми и выпуклыми под своим горячим дыханием. Мэтти вздыхала и слабо улыбалась из-под опущенных ресниц, но он не смог возбудить ее больше.
Он досчитал до тысячи. Больше у него не было сил. Он приложил губы к ее уху:
— Мэтти, я хочу тебя.
Она едва заметно покачала головой.
— Я не могу. Но ты можешь сам взять меня.
Ее мягкая рука с силой сжала его член, и он громко застонал. Затем она направила его, подняв бедра, чтобы ему легче было овладеть ею.
Он долго лежал с закрытыми глазами, крепко обхватив ее руками, как будто боясь, что она убежит. Мэтти тихо лежала в его объятиях. «Александр, ты полон любви и великодушия, как я и думала. Я рада, что узнала это. Я рада, что это случилось спустя столько лет. И ты мне очень нравишься. Почему же я не сказала тебе этого?»
— Мэтти, — шепотом спросил он, — почему ты не можешь? Ты доставила мне самое большое удовольствие, какое я когда-либо испытывал в жизни.
— Гм… Парадокс, не правда ли?
Он переместил вес своего тела, чтобы взглянуть ей в глаза.
— Парадокс? Интересно, многие ли кинозвезды говорят о парадоксах в постели?
Мэтти весело ответила:
— Ни одна из тех, с которыми я спала.
Они рассмеялись, сначала тихо, потом громче и громче, захлебываясь от смеха и крепко держа друг друга в объятиях.
Глава двадцатая
Джулия оглядела мастерскую. Все стены были увешаны подлинниками и копиями работ трех молодых художников, деливших эту «голубятню», но вокруг не было никаких других предметов, обычно сопутствующих этому виду деятельности. Зато стояли чертежные доски, распылители красок и ящики для бумаг, а за терминалом компьютера сидел парень в очень опрятных рабочих брюках из грубой бумажной ткани. Это чистое помещение скорее напоминало отдел искусств какого-нибудь крупного журнала, подумала Джулия.