Скворец №17 (рассказы)
Шрифт:
Это был, наверно, человек, сопровождавший гостя, и он, по-видимому, отвечал за то, чтобы гостя вовремя доставить в нужное место.
— Пойми, аксакал, у нас нет времени. И у нас очень важное дело.
— У меня тоже важное дело. Разве я стал бы по пустякам останавливать таких больших людей, как вы?
Человек в золотых очках открыл дверцу и вышел из машины. Это был высокий, худощавый мужчина лет пятидесяти, в мешковато сидевшем на нем сером костюме.
— Ассалом алейкум, аксакал! — Он пожал старику руку, вглядываясь внимательными
— Садись, — пригласил Нияз, указывая на место возле себя.
Гость посмотрел на придорожную пыль, на свой добротный костюм, но старик покивал головой: не стесняйся, мол, и тот, смутившись, подтянул брюки и осторожно опустился рядом, поджав под себя остроносые желтые туфли.
— Как тебе охотилось в наших горах? — спросил Нияз, ощупывая гостя своими маленькими глазками, — Можно поздравить с удачей?
Гость собрал свой лоб в морщины, как бы что-то вспоминая, и неопределенно пожал плечами. Нияз вскользь посмотрел на Аслана, оцепенело застывшего возле коня.
— Я так и знал, — сказал он. — С тех пор как в горах безобразничают браконьеры, с тех пор, говорю я, как некоторые смотрят на законы как на пустую бумажку, какая может быть охота? Разве будет здесь водиться зверь, когда бьет его кто хочет и когда хочет?
Старик пожевал сразу губами и щеками и густо сплюнул возле себя.
— Аксакал! — вежливо вмешался спутник гостя. — Понимаешь, он приехал сюда по другому делу…
Старик смерил долгим взглядом говорившего и опять уставился на гостя. Ошибок признавать он не любил.
— Я понимаю, что у тебя здесь другие дела, но почему бы заодно и не поохотиться? О делах я тебя не расспрашиваю, раз ты приехал оттуда. — Нияз махнул рукой через плечо, не называя чужеземной страны, и узко сощурил глаз в знак соблюдения дипломатической тайны. — Но ты-то мне и нужен по личному долу…
Из машины вышел второй спутник. Это был низкий, широкий в плечах мужчина, с прямым взглядом светлых глаз. Изо рта его торчала папироса. Он хотел, наверно, что-то сказать, но гость в очках попросил не мешать.
Шофер сидел за рулем, полагая, что остановка будет недолгой, и поэтому не выключал мотор. Мужчина с лаковым зачесом тоже вышел из машины и смотрел па старика, напряженно улыбаясь.
— Пожалуйста, выключите мотор. — сказал гость. — Так какое же у тебя дело ко мне, аксакал? — спросил он, дружелюбно поглядывая на старика.
Нияз не торопился с делом.
— Приятно узнать, что наша родная речь не чужда тебе. Откуда ты знаешь наш язык?
— Как я могу не знать своего родного языка, — сказал гость, подумав. — Кажется, я ещё не забыл его.
Нияз просиял. Глаза его исчезли в щелках, щеки стали круглые, как у ребенка. Он распахнул свой бешмет, словно открыл свое сердце.
— Так ты наш человек! Как же ты попал туда?
Гость, медленно подбирая слова, признался, что ещё мальчонкой, вместе с родными и единоплеменниками, в гражданскую
Нияз понимающе кивал, не требуя подробностей, а когда гость закончил, позвал Аслана и шепнул ему что-то на ухо, и тот, вскочив на коня, умчался вверх, к палатке, а вернувшись, передал старику бутылку.
— Мы должны с тобой выпить, и я должен рассказать тебе о моей жизни.
Сопровождающие стояли в отдалении, поглядывая на старика, который ногтем большого пальца сковыривал металлическую пробку с бутылки. Гость озадаченно покачал головой и похлопал себя по животу.
— Врачи запрещают мне, желудок больной.
— Я тоже вот уже двенадцать лет не пью, — сказал Нияз. — Я дал себе обет и ни разу не нарушил его. Но сегодня случай, который бывает раз в жизни, поэтому я прошу тебя выпить со мной за наше знакомство…
Гость сдался, но тут обнаружилось — не во что наливать. И тогда гость предложил Ниязу пройтись до юрты. Он поднялся с земли, подал руку старику и, обняв его за плечи, повел в долину. Аслан пошел за ними, держа двух коней на поводу, а сопровождающие остались у машины, удивляясь причуде их гостя.
Войдя в юрту, гость поздоровался с женщинами. Он присел перед детьми на корточки и положил свою большую руку на голову старшему из них. Старуха и невестка растерянно улыбались, дети испуганно смотрели на гостя. Нияз вытащил из кармана бутылку, подмигнул невестке, и та сразу же достала стакан.
— Э, что я вижу! — сказал гость, увидев кожаный мешок на стене. — Лучше угости меня кумысом. И тогда, аксакал, тебе не придется нарушать свой обет, а мне — запрет врачей.
Пока старшие сидели и пили кумыс, Аслан пожирал гостя глазами. Он разглядывал его костюм — тонкий, легкий, сшитый из дорогого материала, — придирчиво оценивал зеленый, переливчатый, как змеиная шкурка, галстук, белую рубашку, перламутровые запонки на твердых манжетах, выступавших из-под рукавов пиджака. Все хорошо, если бы не старик, обращавшийся с гостем, как с младшим. Гость относился к нему, как к редкой диковине, только потому и не жалел своего времени. Впрочем, о старике Аслану не хотелось думать сейчас, он весь был внимание, он упивался, разглядывая гостя; взгляд его был настолько пронзителен, что тот невольно и как бы испуганно косился в его сторону.
Старик долго рассказывал о своей жизни. Как вырастил сыновей, двое из которых не вернулись с войны, о том, как сам воевал и дважды был ранен. Мог остаться в городе, где ему предлагали работать в котельной, но, слава богу, он повидал свет, навоевался и умереть хотел на родине, где жили и умерли его предки.
Нияз не мог остановиться, словно всю жизнь ждал случая, чтобы раскрыть душу и поведать о своей долгой жизни. Гость слушал его, обхватив ладонью подбородок, и сочувственно щурил глаза.