Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919
Шрифт:
Россия, которую мы любили, разваливалась на куски у нас на глазах. Люди, которые, как мы надеялись, будут указывать нам путь, повернулись против нас и смотрели на нас не как на будущих лидеров, а как на паразитов. Правительство страны, которому мы присягали на верность, теряло свою значимость. Мы стремились найти способ прекращения пагубного процесса распада, но никто не хотел взять на себя ответственность возглавить нашу борьбу.
В поисках решения курсанты самоутверждались в мелочах. Если революционные солдаты в потрепанных шинелях олицетворяли общий беспорядок, то курсанты, уходившие в увольнение, обращали особое внимание на безупречный вид своей формы. Следили за тем, чтобы на белоснежных лайковых перчатках
Неуважение к власти приняло всеобщий характер, всюду царила распущенность. В противовес этому курсанты соблюдали дисциплину, которая была строже, чем обычно, поскольку шла от внутреннего убеждения. Дух неподчинения черпает удовлетворение в пренебрежении уставом. Воспитанники старших курсов в этом смысле тиранили своих младших коллег, хотя в обычное время подобные случаи в училище были редкими. Зато когда мы встречали офицеров вне училища, то отдавали честь с преувеличенным старанием и лихостью.
Тем не менее отдельные попытки противодействовать напору анархии не давали серьезных результатов. Вместо того чтобы служить примером для масс, они лишь вызывали их ярость. Солдаты, для которых распущенность стала символом свободы, презирали нашу подчеркнутую военную выправку. Мы выглядели на фоне царившего беспорядка белыми воронами и, хотя чувствовали, что лишь способствуем обострению противостояния, все-таки упорствовали, потому что никто не направлял нашу энергию в нужное русло.
В этой атмосфере безнадежности и горьких переживаний училище закрылось на летние каникулы. Воспитанники старших курсов закончили учебу и были произведены в офицеры, другие получили отпуска. Относительно обычного летнего плавания никаких распоряжений не было, вместо этого нам рекомендовали идти домой и ждать дальнейших приказов. Обсудив с родителями вопрос о проведении летнего отпуска, мы решили, что я проведу его на даче.
Это было первое посещение поместья с начала революции. В прежние времена наши отношения с крестьянами были дружескими. Когда они к нам приходили, то всегда встречали их доброжелательно: молодых принимали в конторе или на кухне, но стариков приглашали в комнаты и относились к ним с уважением и сердечностью. Когда кто-нибудь из нашей семьи находился на даче, у двери постоянно выстраивались посетители. Крестьяне приходили занять деньги или сельскохозяйственный инвентарь, передать приглашения на свадьбы и крещения, попросить совета в лечении, в правовых и других вопросах. Когда бы отец ни приезжал отдыхать на дачу, он занимался бесплатным лечением крестьян из ближних деревень. Мать, сестра и я помогали крестьянам в овладении грамотой, в написании писем и в разных других нуждах. Когда кто-нибудь из них приезжал в Петроград, то заходил в наш городской дом, где находил еду и ночлег.
Когда я упаковывал саквояж, готовясь ехать ночным поездом, задавался вопросами, как революция изменила деревню и какой прием меня ожидает. Когда же ранним утром я спустился с подножки спального вагона, все мои сомнения улетучились: улыбающийся парнишка, встретивший меня на станции, лошади, экипаж — все было, как прежде.
Наше поместье находилось километрах в семидесяти от ближайшей железнодорожной станции, и поездка в экипаже занимала значительную часть дня. После долгого пути по сосновому лесу, наполненному шорохами, открылась песчаная дорога и вдали показался гостеприимный дом с двухэтажными флигелями и длинным рядом белых колонн. Он стоял посреди парка на высоком холме, выходящем к реке, широкой и глубокой. Единственными средствами для переправы на другой берег служили лодки, а также огромный деревянный паром, способный перевезти шесть лошадей и два экипажа. Паром приводился в движение с помощью шестов, которыми отталкивались от дна реки. Чтобы преодолеть течение, требовалось
Когда я прибыл под вечер к берегу, меня уже поджидала большая группа пожилых крестьян из деревни, чтобы помочь перебраться через реку. По обычаю, мы обменялись рукопожатиями, и я расспросил их о семьях и урожае. По достижении противоположного берега встретивший меня парень занялся лошадьми, я же направился с крестьянами к дому, где уже был накрыт обеденный стол. Во время еды старики расселись вдоль стен столовой и стали задавать мне бесчисленные вопросы. Их интересовало будущее революции, то, каким образом и когда закончится война. Они не понимали, являются ли происходящие перемены благом или злом. Утром следующего дня я в свою очередь отправился в деревню, где остановился поговорить с группой женщин и девочек. Началась привычная для меня дачная жизнь.
Через несколько дней ко мне присоединились сестры Ирина и Вера. Затем приехали три родственницы, проводившие с нами лето, школьные подруги Ирины, а также Игорь, мой однокурсник. Дом наполнился молодежью. У нас было много комнат, еды, молока и спиртных напитков домашнего приготовления. На землях поместья рос строевой лес. Зимой заготовляли бревна и сплавляли по реке ранней весной. Летние работы не отличались напряженностью, и нанятые работники в помощи не нуждались, но мы включались в работы, когда наступал сезон жатвы или когда возникала необходимость скирдовать сено. Однако большую часть времени мы отдыхали в свое удовольствие: занимались верховой ездой или совершали продолжительные утренние прогулки по лесу, плавали, днем ходили в деревни, по вечерам играли в бридж или читали книги при свете свечей и керосиновых ламп. На многие мили вокруг не было других поместий, и крестьяне не упускали возможности пообщаться с нами с пользой для себя.
Когда надо было крестить детей, меня и Ирину приглашали поддержать крестины, а наше присутствие рассматривалось чуть ли не как ритуал, как присутствие священника. Праздновались многочисленные свадьбы, Игорь и я выступали на них шаферами. Ближайшая церковь находилась в 5 милях, и мы ехали туда с белыми лентами через плечо в составе длинной процессии двуколок. На сбруях лошадей, тащивших двуколки, позвякивали колокольчики. После церковной церемонии мы возвращались в дом невесты на традиционное свадебное застолье. Гостям не предлагали отдельные тарелки, мы ели вкусную еду из больших плоских блюд, которые выставляли через определенные промежутки времени. Гости тянулись к блюдам деревянными ложками. Вместо салфеток на коленях гостей вокруг всего стола расстилали длинное полотенце с прекрасной вышивкой.
Каждую неделю в деревне устраивали танцы, крестьянские девушки, смущенно хихикающие, специально приходили пригласить нас с Игорем на эти вечера. Танцевали прямо на деревенской улице под аккордеон. Мы прыгали, кружили своих партнерш, до тех пор пока мышцы не начинали неметь. Игорь и я шептали девушкам на ухо не слишком изысканные комплименты, и в целом весело проводили время.
Жизнь текла спокойно и вольно, казалось, мы снова обрели твердую почву под ногами. Газеты и письма с удручающими новостями доносили до нас отдаленный гул революции, но на природе воздух был так свеж, вода так чиста и солнечный свет так ярок, что мы забыли о тревогах и насилии, захлестнувших страну.
После того как прошли десять недель умиротворенной жизни, пакет с официальной печатью вернул нас в мир сомнений и дурных предчувствий. В августе мы с Игорем получили приказ явиться в училище, где нас ожидали назначения в плавание. Перспектива снова увидеть корабли и море нас порадовала, не хотелось только отрываться от привычной жизни и погружаться в водоворот неопределенности. Тем не менее на следующий день мы попрощались с родными, сели верхом на своих лошадей и отправились в продолжительное путешествие.