Сквозь божественную ложь 2
Шрифт:
— Замахнулся на мою судьбу? Позволил себе думать, что хватит силёнок управлять мной? Ничтожество, кем ты себя возомнило? Жалкое смертное насекомое, думаешь, ты встало вровень с богами? — прошипела она. — Даже богам не дозволено лезть в моё будущее, а ты решил, что можешь позвать какого-то заштатного гадальщика и втянуть меня в свои грязные интрижки?
По моей спине побежали струи липкого пота. Энель больше не играла. Я ощущал это, как ощущал опасность во время боя. Ашура превратилась в угрозу; все чувства в один голос завопили, что я в опасности, что опасность
На постели завозилась Айштера, отползая к изголовью в бессмысленной попытке вжаться в дерево и стать незаметной.
В висках тяжело бухала кровь, сердце заходилось как бешеное. Волны ярости, исходившие от ашуры, пробудили первобытный страх. Подобное, должно быть, чувствовал пещерный человек, застигнутый врасплох саблезубым тигром. Внутренний голос истошно вопил: «Бей, бей и беги, пока не поздно, один взмах, рассечь её от грудины до пояса, и будь что будет!». Инстинктивноя сжал нилис, почти отдав команду клинку, но успокаивающая прохлада кольца прогнала наваждение. Я стёр со лба выступившую испарину.
Ударить в спину?
Нахлынули воспоминания о времени, проведённом вместе с Энель. Сумею ли я хладнокровно перечеркнуть их, не попытавшись докопаться до сути?
Я подступил к Энель, с жестокой радостью наблюдавшей за трепыханиями Такеши. Осторожно потянулся к ней. Пальцы несмело коснулись плеча девушки.
— Энель.
Никакой реакции.
— Энель, — чуть сильнее, чуть резче. С тем же успехом.
— Энель! — прикрикнул я, на миг сжав пальцы.
От идеи как следует встряхнуть ашуру я отказался: внутренности и без того крутило от волнения, не хватало ещё, чтобы вырвало на неё. К тому же я боялся; мало ли какие мысли носятся сейчас в разуме ашуры. Она может даже не сознавать, где находится.
Энель вздрогнула, словно очнулась от глубокого сна. Моргнула, мазнув по мне взглядом, в котором тлела злость, как угли в догорающем костре. На миг почудилось, что она отбросит Такеши и примется за меня. Но, к счастью, ашура обуздала гнев и ослабила хватку. Толстяк свалился к её ногам, хрипло всасывая воздух. Закашлялся, окропив кровью половицы.
— Приведи сюда прорицательницу. Я хочу поговорить с ней, — сказала Энель устало.
Вспышка ненависти словно выпила из неё все силы. Она устроилась на краю скамьи, стоявшей у стола. Даже в такой позе она умудрялась оставаться царственно-высокомерной, пренебрежительно-властной.
Хотелось завалить ашуру вопросами, но я понимал, что сейчас отнюдь не лучшее время. Она откажется отвечать или вновь разъярится. Потому я молча ухватил Такеши ван Хиги за локоть и потянул на себя, помогая подняться.
Видок у толстяка был препаршивый. При падении он уткнулся лицом в пол, отчего свёрнутый нос принял правильное положение. В остальном же барон выглядел как хорошо отделанная отбивная. Сосуды в его глазах полопались, чуть ли не целиком залив кровью белки. Не добавляли внушительности и алые следы на шее, складывавшиеся в отчётливый отпечаток ладони.
Я дал ему прийти в себя, швырнул одежду, которая валялась возле печи. Рукавами атласной рубашки он вытер грязь с лица, оставив на ткани разводы, и поднял ворот, чтобы скрыть следы удушения.
В дверях он потерянно остановился, обернувшись ко мне, приоткрыл рот — и захлопнул его, когда на разбитой губе вспухла капля крови. Он поспешно слизнул её.
Оставалось только гадать, о чём он хотел спросить меня. Возможно, какую-нибудь глупость, например, кто я такой. Но он быстро понял, что раз я нахожусь подле Апостола и ещё жив, то во внутренней иерархии Культа стою неизмеримо выше него.
Я наклонился к облезлому уху и тихо спросил:
— Кто ещё из близких знает, что ты посвящён? Прорицательница?
Барон недоумённо заморгал, но послушно ответил:
— Прорицательницу я нанял, когда она объявилась в моём имении. Она ничего не знает. Ночи служат мои жена с сыном. Сына мы лично посвятили, как только вошёл в возраст, всё как полагается, со всеми ритуалами. Ещё знал Нобуо, мой телохранитель, но…
Его взгляд метнулся к трупу фелина, что лежал на полу в коридоре. Барон гулко сглотнул.
— А другие из рода?
Толстяк нахмурился. Мои расспросы задели в нём живой нерв. Но он пересилил неохоту и объяснил, притом подробно:
— Я из побочной ветви, у которой мало влияния и ещё меньше союзников. Может, кто-то из основной и причастился к мудрости Ночи, но этого я не знаю. Я рассчитывал пустить деньги, заработанные в подземелье, на то, чтобы укрепить свои позиции, однако…
Тут он побледнел и добавил:
— Я вас не виню, конечно же.
Я похлопал его по плечу:
— Не переживай. Великая госпожа сурова, но справедлива. Уверен, она даст тебе загладить вину. Если будешь старателен, твою ветвь ждёт возвышение.
Моя улыбка получилась насквозь фальшивой, но барон этого не заметил. А даже если и заметил, то не осмелился подать вид, что раскусил моё притворство. Он несмело улыбнулся в ответ, и в его глазках разгорелась жадность.
— Служу Ночи, — прошептал он и шагнул к выходу.
— Прибери тело, — напоследок приказал я.
Пока толстяк, покряхтывая, волок труп в малую комнату, я освобождал Айштеру от пут. Когда последние верёвки были разрезаны, фелина села на постели, разминая кисти и вытянув затёкшие ноги. Я приобнял её, давая понять, что всё будет хорошо, однако знахарка, не отрываясь, смотрела на Энель. Она не ответила на прикосновение.
— Энель не Апостол, просто притворялась, — сказал я, и Айштера нерешительно кивнула. После всего, что она увидела, легко было засомневаться. Даже я, затеяв эту безумную аферу, уже не был уверен, настолько ли Энель далека от Культа Ночи, как заверяла нас.
Я встал напротив ашуры, выдержав её непривычно жёсткий взгляд. На языке вертелись вопросы: почему она сорвалась? Для чего приказала привести прорицательницу? Не повредит ли её импровизация нашим общим планам? Усилием воли я прогнал их; они оставили после себя жгучее послевкусие неутолённого любопытства.