Сквозь Навь на броне
Шрифт:
– Предлагаешь отказаться?
– Кто я такой, чтоб тебя отговаривать?
– ответил дед.
– Я просто старый зануда, который всю свою бытность просидел за печью.
Домовой протяжно вздохнул и продолжил.
– Я тоже тоскую по хозяюшке, да только не воротишь ее более.
– Дед, я...
– Молчи! Знаю, что больно на душе твоей. Знакомо мне это. Я уже сто веков на тот свет уйти не могу, всё мыкаюсь по углам, всё домочадцам помогаю. Знаешь, скольких я схоронил за десять тысяч лет? Кто от болезни помёр да голода, кто от печенежских сабель, да немецких снарядов, кто от зубов да когтей лютых зверей, кто просто
– Дед...
– Молчи, говорю! Знаю, что месть задумал ты. Но не о мести думать надо.
– О чем?
– О живых. Мертвых срок вышел на нашей земле. Их нужно поминать, нужно почитать, но думать нужно о живых.
– Но они ей голову, дед.
– Нужно супостата бить, нужно. Кто ж спорит? Да только не местью думать. Местью ты всех в могилу сведешь. Нужно думать, чтоб детей меньше сиротилось, да баб вдовело. Да самому как жить дальше. Вот, о чем нужно думать.
– Дед, как я её забыть смогу?
– Забыть? Кто ж тебе забывать говорит, дурья ты башка? Я говорю, что надо думать, как дальше жить. Не ты первый, не ты последний такой страдалец. Погорюет, погорюет мужик, да по новой женится. Девок много вокруг. Та же Александра по тебе сохнет, а ты со своей местью дальше носа не видишь.
– Дед! Это уже слишком!
– Не кричи! Ты ей ласково слово скажи, приголубь. Бабьи ласки да бабьи глазки мужику лучше всякого лечебного бальзаму душу лечат. Поверь мне старому.
– Дед, не надо.
– Как знаешь, я сказал, а ты подумай. Не себе, так хоть девке добро сделаешь.
– Сердцу не прикажешь.
– Ой ли, сиротинушка. Да твое сердце уже давно истосковалось по любви. Ты сам того не видишь, горемыка. Девкам кажный день, да через день подарки таскаешь, пылинки с них сдуваешь. На ту же Александру глаза лишний раз боишься поднять, весь в свою тоску погруженный.
Я покосился на домового, но промолчал, а он продолжил.
– А сам поход доброе дело, не всё в чистом поле недруга бить. Лазутчики тоже нужны. Помнится, француза били мы. Они как раз на постой в хату заявлялись, так вояки притворятся мужиками, придут, покланяются им, всем ружьям счет сделают, все их речи заморские послушают с глупым видом, а потом как наскочут, да как побьют всех, не потеряв ни единого бойца. А почему? Потому что по уму всё делали, а не лезли в лоб с криком убью гада.
– Дед, при чем тут французы? Это же твари из иного мира.
– А какая к хренам разница? Что француз, что немец, что половец, что эта напасть. Это ворог. Хитрый. Лютый. Потому и отправляет вас князь туды, дабы вы пошли да посмотрели. Есть ворог, плохо, но добро то, что ты ужо знаешь, где от него подвоха ждать. Нет ворога? Уже лучше. Тогда нужно подумать будет, чтоб он там и не объявился. Друг там? Вообще лепо дело. А про беса этого так скажу. Ты его слова слушай, да сам трижды думай. Четырежды. Своим глазам верь, да друзьям своим. И обещанное с него стребовать надобно обязательно, так как не угомонится твоя душенька, пока ответов не узнает. Это - тоже правда. Занозой сидеть будет.
– Думаешь, обманет?
– Знаю я эту братию. Они может и не солгут, да так правду вывернут наизнанку, что хуже лжи будет. Сейчас так умеют ваши словоблуды, коих репортерами кличете да журналистами. Не все, не все, но есть те, кто за копейку белое черным выставят, а дерьмо золотом назовут. Хуже бесов. Тьфу.
Домовой побарабанил пальцами по кровати, а потом хлопнул ладонью по ноге.
– Решено. С вами отправлюсь в путь-дорогу.
– Да разве домовой может так без дому?
– А будим считать, что я в новый отправляюсь, посмотрю, посмотрю, да вернусь. Тьму за старшего оставлю, он даром, что пещерный, справится с теремом. Ну, пойдем, горемыка. Время поджимает, там еще тебе ентот генерал напутствие не применёт сказать, чует мое сердце. Ты ему внемли, он хоть и хитрец, но вам во вред всячину творить не будет.
Я кивнул, встал и вышел, прихватив деда Семена с собой. Домовой стал невидимым и спрятался у меня за пазухой. Делить барсетку с меланхоличным Полозом он отказался, всё недолюбливая змея.
Полчаса спустя мы стояли перед небольшой колонной из внедорожника Тигр, Урала и БМП-2. Все снаряжённые в заговорённую экипировку, вооружённые до зубов.
Из начальников был только Булычёв, молча поглядывающий на низко летящую пару Сушек, прикрывающих наше убытие. Реактивные двигатели штурмовиков заглушали все остальные шумы. А ещё были по тревоге подняты все подразделения, отрабатывая задачу по отражению условного противника. По учебной команде жилые кварталы оцепил полк внутренних войск. По улицам сновали многочисленные патрули. Только эти учения могли по короткой команде превратиться в настоящие боевые действия.
Выла сирена оповещения МЧС, а ещё где-то там за пультами сидели расчёты ядерных пусковых комплексов, готовые обрушить смерть. Может быть, даже на нас, если из Нави хлынет нечто страшное.
Как и сказал дед Семен, Булычев подошел ко мне и сунул очередную прошитую распечатку, на которой на сей раз красовалась надпись 'Совершенно секретно'.
– Аналитики поработали, - произнес старый чекист, - там возможные сценарии событий. Мы постарались подготовить самые разные инструкции. Так же расписаны временные показатели. Всего конечно, не предугадаешь, но старайся следовать по самому худшему сценарию. И ни пуха, ни пера.
– К чёрту, - ответил я, поплевав туда, где находился сжатый в моем биополе фантом беса.
Несколько минуть спустя рядом с нами из воздуха возникли несколько богов. Они некоторое время хмуро разглядывали наши лица. Даже ветреная при нашей последней встрече хозяйка реки Топь, была серьёзна до дрожи. А потом они по очереди кивнули, словно мы прошли тест на пригодность перед комиссией, и та молча выставила оценку 'годны'. Клейма не хватает.
– Я начинаю, - произнесла холодным голосом Мара Моревна.
Она не шевельнулась, но в воздухе запахло озоном, и над горячим после дневной жары асфальтом подул морозный ветер, от которого серая площадка покрылась инеем. Пространство над небольшим, начерченным мелом кругом начало плыть, как спецэффект в дешёвом фильме. Следом начал покрываться пузырями асфальт. Один из пузырей взмыл в воздух и, сделав небольшой круг, плавно улёгся на своё место. За ним манёвр повторили ещё несколько собратьев. А потом кусок мироздания сорвался в бешеном хороводе положенного набок смерча. Закружились громадные капли расплавленного асфальта, закружился обнажившийся щебень. В сердце вихря возникла тьма, тянущая струйки из Нави в Явь.