Сквозь ночь
Шрифт:
— Отдыхайте пока что, — сказала она. — Устали, должно быть? Раздевайтесь, у нас тепло…
«Вот ведь меняет улыбка человека», — подумал Геннадий Петрович.
— Спасибо, — сказал он. — Ничего.
В кабинете он сразу уселся на бугристый диван, зазвеневший под ним всеми пружинами, и вытянул ноги. Только теперь он почувствовал, как они гудят. Достав из кармана папиросы, поискал глазами пепельницу. У стола на некрашеном полу валялся раздавленный ногой окурок и несколько обгорелых спичек. Он закурил, поставив на валик дивана приоткрытую спичечную
В дверь постучались.
— Войдите, — сказал он и обернулся.
На пороге стоял Сенька Яшин.
Секунду Геннадий Петрович смотрел, не понимая. В техникуме это был гладкощекий смешливый парень с упрямо торчащей густой щеткой рыжеватых волос. А у двери стоял полный лысоватый человек с жиденькими усиками на верхней губе. И все же это был именно Сенька Яшин, Сенька, Сенечка, и Геннадий Петрович бросился ему навстречу.
Они обнялись, поцеловались и похлопали друг друга по спине.
— Ты что же тут делаешь, бродяга? — спросил Геннадий Петрович.
— До твоего приезда был главным агрономом, — сказал Сенечка, улыбаясь и сжимая руку Геннадия Петровича влажными ладонями.
— Так-так… — растерянно сказал Геннадий Петрович.
«Вот это да», — подумал он. В облсельхозуправлении он слышал фамилию «Яшин», но как-то не обратил внимания, не до того было. Сенечка смотрел ему в глаза внимательно и ласково, все еще не выпуская его руку.
— А ты ничуть не изменился, — сказал он. — Такой же, как был.
— Ну что ты… — сказал Геннадий Петрович. — Мы сколько не виделись?
— Восемь лет, брат, восемь лет… — Сенечка наконец отпустил его руку и провел ладонью по голове, приглаживая набок редкие волосы. — Да ты садись, брат, я слышал, ты пешком шел, у нас тут разве встретят!
Они уселись на диван.
— Курить будешь? — спросил Геннадий Петрович.
— Спасибо, не курю.
— А мне помнится, курил.
— Баловался, — сказал Сенечка. — Ты где институт кончал?
— В Чкалове.
— Давно?
— Да вот прямо с корабля…
— Понятно, — сказал Сенечка. — А я, брат, на среднем застрял.
— Да… — проговорил Геннадий Петрович. — Вот уж никак не думал, что встречу тебя здесь.
— А ведь я знал, что ты приедешь, — сказал Сенечка. — Директор вчера сообщил. Готовьтесь, мол, Семен Иваныч, сдавать дела… Я, конечно, поинтересовался — кто, что. Говорит, некий Бычков Геннадий Петрович.
Он расхохотался, обнял Геннадия одной рукой за плечи и неожиданно умолк, будто споткнулся.
— Нет, ты молодец, — помолчав, тихо сказал он. — Я в тебя всегда верил. Давай-ка закурю ради встречи.
Он взял папиросу и, глядя на кончик ее, закурил, неловко и часто выпуская дым. Геннадий Петрович посмотрел искоса на его оплывшее лицо с преждевременными морщинками и черными точками угрей. «Вот ведь как облинял. Болен он, что ли? И притворствует, должно быть, по старой дружбе или из самолюбия. Делает вид, что ничего не случилось…»
— Ты, Генка, не думай, — все так же тихо сказал Сенечка, словно бы услышал мысли Геннадия Петровича. — Я ведь по-настоящему рад, что ты приехал…
Не докурив, он бросил папиросу на пол и тщательно придавил ее носком сапога.
— Женат? — спросил он, подняв голову, и улыбнулся.
— Женат, — улыбнулся в ответ Геннадий Петрович, испытывая сильное облегчение от перемены темы. Он достал из нагрудного кармана бумажник и вытащил фотографию.
— Ого, — сказал Сенечка. — Славная. А где она у тебя?
— В Чкалове, на один курс отстала, — сказал Геннадий Петрович.
Сенечка задумчиво посмотрел на фотографию и вздохнул.
— Эх, Генка, Генка, — сказал он. — Давно ли мы с тобой за девчонками бегали, а у меня уже своих двое, старшей седьмой год… А помнишь, как ты за Ленкой Зубаревой ударял, все хвастал, что летчиком станешь?
— А как же, — улыбнулся Геннадий Петрович. — В войну от девушек летчикам особое предпочтение было.
— Да-а… — протянул Сенечка. — Вот так-то. Рвались в небо, а жизнь к земле привязала…
Геннадий Петрович напряженно улыбнулся и потянулся за карточкой.
— Сюда возьмешь? — спросил Сенечка.
— Сама приедет, — нахмурился Геннадий Петрович, пряча фотографию в бумажник. — Она у меня по овощам специализируется. У вас тут как с этим делом?
— Узнаешь, — усмехнулся Сенечка, — не торопись. Сегодня ты еще вроде гость, вот только привечаем мы тебя плохо. Хозяева, видишь, разъехались. Директора в район вызвали, а секретарь по зоне из колхозов не вылезает. Так что со сдачей-приемкой придется до завтра потерпеть.
Он снова обнял Геннадия Петровича за плечи и ласково прижал к себе.
— Потерпим, — сказал Геннадий Петрович. — А как тут насчет ночлега?
— Ну, это пустяки, — сказал Сенечка. — У меня переночуешь.
— Удобно ли?
— Какие могут быть разговоры? Тем более квартира казенная, для главного агронома предназначена, имеешь полное право… — Он громко рассмеялся, заглянул Геннадию Петровичу в глаза: — Это я шучу, конечно… Ну, ты посиди здесь, отдохни, я скоро освобожусь.
Он взглянул на часы и вышел. Геннадий Петрович посмотрел ему вслед с тягостным чувством. Надо же было, чтобы все началось именно так…
Он вздохнул, покачал головой, прошелся по кабинету. Комната была угловая, в четыре окна. Два из них были обращены в пустую белую степь, а в два другие виднелся кусок машинно-тракторной мастерской и забор, над которым торчали хоботы и мостики комбайнов и поднятые грабли сенокосилок. Ровно и глухо постукивал движок. Вероятно, он работал и раньше, но почему-то Геннадий Петрович только теперь услышал этот звук, спокойный, как биение сердца.
Он прислушался, сел на диван, закурил. Ноги все еще гудели, он вытянул их, откинулся на спинку и прикрыл глаза. Движок постукивал все так же ровно, отсчитывая секунды.