Сквозь ночь
Шрифт:
— Ну, счастливо вам оставаться! — сказал он и взял ружье.
Из своей комнаты Ляля видела, как он топтался у остановки — маленький, смешной, сам немножко похожий на зайца со своим торчащим кверху ухом.
Потом его заслонил и будто слизнул троллейбус. На остановке стало пусто.
Она постояла, прижавшись лбом к прохладному стеклу. Где-то сзади садилось солнце, и от этого в дальних домах веселым праздничным светом горели все до единого окна. На станции жалобно и призывно крикнул паровоз. В приоткрытую форточку потянуло тонким вечерним холодком, пахнущим весною, и от этого стало грустно
Она широко развела руки, потянулась до хруста в плечах и решительно пошла в столовую, чтобы сказать обо всем отцу и поспорить, если придется.
Но он уже спал в своем кресле, приоткрыв рот и уронив газету, а мать, покряхтывая, затирала мастикой подсохшее круглое пятнышко на блестящем полу.
1955
В СТЕПИ
Двадцать четвертого марта закончились государственные экзамены, а потом все сделалось как-то очень быстро, и уже через неделю Геннадий Петрович Бычков — «Бычок», как называли его в институте, — ехал с назначением в Шубаркульскую МТС.
На полустанке Яманкино, где ему полагалось сойти, стоянка была всего две минуты. Он спрыгнул прямо в снег, держа в руке новый коричневый чемодан, и проводил взглядом мелькающие мимо зеленые лаковые вагоны скорого поезда; по ту сторону насыпи его должна была ждать машина или лошадь.
Но там ничего такого не оказалось. Прямо передним расстилалась пустая белая степь. Правее, у маленького, крытого шифером домика, стоял железнодорожник в овчинном полушубке со свернутым желтым флажком в руке. Простуженным басом лаяла собака. Доносилось затихающее постукивание поезда на стыках.
Геннадий Петрович прошел направо, шагая по шпалам, и сошел с насыпи против домика. Железнодорожник все еще стоял у двери, с любопытством разглядывая его. Хриплый лай сделался злее, и из-за угла домика, натягивая свистящую цепь, вырвался огромный песочно-серый пес, похожий на волка. Геннадий Петрович остановился и шагнул назад.
— Цыц, Тюльпан! — крикнул железнодорожник.
— Здесь из МТС должны были машину прислать, — громко сказал Геннадий Петрович.
Железнодорожник пожал плечами.
— Нет, — сказал он. — Не знаю… Не было никакой машины.
— Хм, — сказал Геннадий Петрович. — Странно.
— Что? — переспросил железнодорожник. — А ну, цыц, проклятый! Пошел!
Он замахнулся флажком. Собака, рыча и лязгая цепью, убежала за домик.
— От вас нельзя туда позвонить? — спросил Геннадий Петрович.
— Нет, — сказал железнодорожник. — У нас селектор.
— А сколько километров будет до МТС?
— Считается двенадцать, — сказал железнодорожник. Геннадий Петрович взвесил в руке чемодан. — На целину приехали?
Он утвердительно кивнул.
— Тут много комсомольцев прибыло, — сказал железнодорожник, — только они не здесь сходили, а в Кучукпае. Здесь стоянка маленькая.
— Мне говорили, отсюда ближе.
— Да, ближе. Кому пешком, те всегда здесь сходят.
— Может, поездом ошиблись, к другому пришлют?..
— Что? — переспросил железнодорожник. — А-а, нет… — Он улыбнулся. — У нас нельзя ошибиться. У нас ведь пассажирский через сутки ходит. Один поезд, — пояснил он. — У нас так и дни считаются: сегодня — поездной, завтра — нет…
— Да, верно, — согласился Геннадий Петрович. — Ждать нечего. А как туда пройти?
— На МТС? А туда дорога одна, не собьетесь, — сказал железнодорожник. — Вот так пойдете, — указал он флажком, — а за тем колком, за рощицей той, одним словом, увидите поселок.
Геннадий Петрович посмотрел. Далеко в поблескивающей под солнцем, ровной, как стол, степи, казалось — у самого горизонта, одиноким дымчатым островком стояла рощица. Он перехватил чемодан из правой руки в левую.
— А вы ремнем за ручку — и через плечо, — посоветовал железнодорожник. — Способнее будет.
— Нет, ничего.
— А то, может, веревки кусок найти?
— Нет, нет, спасибо.
Попрощавшись с железнодорожником, он пошел не оглядываясь по неширокой степной дороге. Собака полаяла ему вслед и затихла, и теперь только снег чуть слышно поскрипывал под ногами. Чемодан оттягивал руку, он перехватил его раз, затем другой и пожалел, что не взял у железнодорожника веревки.
«А все-таки свинство, — подумал он, — могли бы и встретить…»
Он остановился, поставил чемодан и достал из кармана папиросы. Солнце, перевалившее за полдень, пригревало совсем по-весеннему, но снег, утыканный рыжеватыми былинками ковыля, лежал как литой, сверкая морозными искорками.
Геннадий Петрович сдвинул на затылок ушанку и осторожно присел на край чемодана. Полустанок уже едва виднелся, но до рощицы было все еще далеко. Он покурил, щурясь от режущей глаз белизны, посмотрел на теряющийся вдали — белый на белом — гребень железнодорожной насыпи.
Тишина была такая, будто все вокруг сговорилось и затихло, чтобы яснее показать ему границу между прежней жизнью и тем, что ждало его впереди.
— Ну что ж, — громко сказал он и прислушался, — посмотрим.
Покачав головой, он поднялся и, расстегнув пальто, снял поясной ремень. Усмехнулся при мысли о том, что сказали бы ребята, увидев его сейчас, и взвалил чемодан на плечо. Так было действительно легче, и он пошел, наклонившись вперед и крепко сжимая руками ремень.
До МТС он добрался в четвертом часу. На крыльце и в полутемном коридоре конторы толпились ребята — видно, приезжие. Он услышал, как кто-то сзади сказал: «Нашего полку прибывает».
Директора на месте не оказалось. Секретарша — некрасивая, веснушчатая, в резиновых сапогах и оренбургском платке, — увидев его, всплеснула руками.
— А за вами на Кучукпай лошадь послали. Ну и путаники у нас!
Она засуетилась, выбежала из-за своей грубо сколоченной загородки и отперла дверь в кабинет.