Сквозь огонь и лёд
Шрифт:
– А вы поэт, Виктор Витальевич, – улыбнулась Софья.
– Так точно, прапорщик. Барышни, а что вы своими ножками, почему не в санях?
– Там же раненные.
– Так тем более. Согреете.
– Они же мужчины.
«Офицерочки» были явно смущены.
– Так что из того? Кто же согреет мужчину, если не женщина?
– Мы не женщины, мы солдаты.
– Вас как-то не понять: то вы женщины, то вы солдаты.
– Мы к ним приляжем, а у них что-то зашевелиться в штанах, что тогда? – смеялись прапорщики.
Круглолицая сестра милосердия, правящая санями, обернулась и сказала:
– У кого зашевелиться – тот выживет, а у кого нет – тот не жилец.
– О! Ксения Васильевна? – удивился Зимин. – Вот уж не ожидал!
– Почему? – спросила сестра милосердия.
– У вас же вроде как «медовый месяц?»
– Правильно. Поэтому я и здесь: с мужем в одной колонне.
– А кто у вас муж? – спросила де Боде.
– Разрешите представить: Ксения Васильевна Чиж, – сказал Зимин.
– Чиж? – улыбнулась Софья. – Какая милая фамилия.
– В девичестве, – добавил Зимин, – а теперь жена генерала Деникина.
– Деда Антона? – удивилась Софья. – Такая молодая!
Ксения улыбнулась бестактности баронессы:
– А сколько вам лет, прапорщик?
– Двадцать один.
– А мне двадцать пять. А Антону Ивановичу – сорок шесть и, поверте, не такой он уж и старый.
– Извините, – засмущалась Софья.
– Ничего, – сказала Ксения.
– Господа офицеры! Вольно! Опекать господ прапорщиков! – приказал полковник Зимин. – И, кстати, Софья Николаевна, мне тридцать пять лет. Я не очень стар в ваших глазах?
– Ой, ладно вам, господин полковник. Вы же женат.
– Я помню.
– Сколько у вас в отряде человек? – спросила Софья, что бы переменить тему разговора.
– Двадцать восемь, вместе со мной. А что?
– Так. И опять мы вместе. Как в Москве, как под Ряжской.
– Да, а в Москве могли бы победить, если бы полковник Рябцев с большевиками не разговоры разговаривал, а просто бы всех расстрелял тогда, в ночь на 28 октября прошлого года.
В голосе полковника слышалась досада.
– Ничего, ещё наверстаем, – убеждённо сказала баронесса де Боде.
– Дай то Бог.
– А вы сомневаетесь, Виктор Витальевич? – обернулась Ксения Деникина.
– У большевиков людей больше. За ними идут. Они обещают всё! Землю, заводы, национальным окраинам – автономию. А мы что? Старую жизнь? Но даже среди нас не все хотят вернуть старую жизнь. Кто-то хочет царя, а кто-то – нет. А большевики что народ просит, то и обещают. Вот, кстати, интересно, в Замоскворечье фабрика по производству телефонных аппаратов, чем сейчас занимается? Кому сейчас нужны телефонные аппараты! Фабрика в руках рабочих! И что дальше? Телефонные аппараты на хлеб не поменяешь, крестьянам они точно не нужны.
– Настроение у вас какое-то не боевое, полковник Зимин, – сказала Ксения.
– А откуда ему взяться боевому? Боеприпасов нет, народ против нас! Только что – «Наше дело правое!» да «С нами Бог!»
– Хотя бы! И народ скоро поймёт – кто такие большевики! Вот мой Антон Иванович сын крепостного крестьянина, а Корнилов сын казака-землепашца. А у большевиков? Ленин – дворянин, а остальные иудейского вероисповедания. Какое они имеют отношение к русским крестьянам и рабочим?
– Да причём здесь это? Власти они хотят! Власти! Вы бы сказали мужу, Ксения Васильевна, пусть они с Алексеевым и Корниловым лозунг какой-нибудь придумают, программу действий какую-нибудь.
– Так программа действий есть. На Кубани вместе с Кубанской Радой объединить юг России в одно государство, Сибирь подключить. Набраться сил и скинуть большевиков.
– А Кубанская Рада спит и видит, как стать опять Россией?
– Штатом Российской Федерации. Так Алексеев говорил.
– А почему вы тогда воюете, если в победу не верите? – спросила Софья.
– Во-первых, присягал Отечеству, а присягают один раз, Софья Николаевна. А во-вторых, я рыцарь! А рыцарь всегда на стороне слабых и гонимых.
– Шутите, Виктор Витальевич.
– Разумеется, прапорщик.
– Но на данный момент, мы действительно слабы и гонимы, – вздохнула Ксения Деникина.
До Аксайской станицы чуть больше версты. На дороге встречает квартирьер, докладывает Корнилову:
– Атаман и старики станичные сказали, что держат нейтралитет и нас решили не пускать в станицу.
– Чёрте что твориться! – разозлился Корнилов. – Казаки! Стыдно даже, что принадлежу к этому сословию! Иван Павлович, – обратился он к генерал-майору Романовскому, – вы, как начальник штаба, и вы, всё-таки местный, с Луганска, съездите в станицу, разберитесь.
– Есть, – козырнул Романовский, нашёл сани, развернул их в сторону станицы и сказал Деникину:
– Антон Иванович, поехали со мной, как будущий заместитель главнокомандующего, поговорим с этими трусливыми идиотами.
Деникин согласился, подумав, что мокрым ногам лучше быть в санях, чем на снегу.
За ним верхом поскакали ординарцы.
Атаман Аксайской станицы сидел в своём курене, на втором этаже в зале на лавке в углу под образами. Керосиновая лампа под низким потолком. Вокруг него за столом расположились станичные старики и прочие уважаемые в станице люди. Генералам предложили два табурета с дальнего от атамана торца стола. Они сели, винтовки между ног.
– Так чего вы боитесь, станичники? – начал Романовский.
– Так неизвестности,– честно сказал атаман. – Вот если бы вы наступали. То мы бы с радостью. А большевики, кто их знает, что за люди.
– Потому и отступаем, что вы нам не помогаете, – заметил Деникин.
– А вы, извините, господин, кто будете?
– Заместитель главнокомандующего Добровольческой армии генерал-лейтенант Деникин Антон Иванович.
– А обмундирование ваше где?
– В Батайске.
– Здесь не далеко.