Сквозь огонь
Шрифт:
Внезапно кабарга повернула голову и посмотрела в мою сторону – я наблюдала с балкона на втором этаже. Она дрожала. Она была в ужасе. В ту же секунду я закричала:
– Стойте, вы ее пугаете! Отойдите, уроды!!!
Но оглушенные спиртом и охотой мужики не услышали.
Кабарга подпрыгнула вверх, снова ударилась об острый жестяной край и беспомощно припала к земле. Я сорвалась в зал, нырнула под диван и достала оттуда коробку с ружьем. С трудом вытащила его, сгребла несколько патронов.
Выскочила в пахнущий дымом и вареной картошкой подъезд, на ходу переворачивая ружье блестящим брюхом кверху. На площадке остановилась – заело кнопку патронника. Я боролась с ней, потом с трудом втолкнула патрон, ломая ногти. Навстречу поднимались соседи с пятого этажа, мать с младенцем на руках. Увидев меня с ружьем, женщина замерла, прислонившись к обшарпанной стене. Она прижала головку младенца к себе, смотрела без страха, но растерянно.
– Не бойтесь, – сказала я.
Мои дрожащие руки наконец справились с патроном, он щелкнул, скрываясь в металлическом животе ружья. Остальные патроны попадали на пол, пока я вставляла первый. Я отшвырнула их ногой, загоняя в угол, и бросилась вниз, во двор.
Мужики подобрались ближе к кабарге. Они все еще не схватили ее, хотя оленек была крошечной, ростом чуть выше коленей. Клыков, какие бывают у самцов, у нее не было.
– Пошли вон отсюда! – крикнула я.
Они опять не услышали. Зато зрители, высунувшиеся из каждого окна обоих домов, завизжали и стали захлопывать окна.
– Разойдись, пристрелю! – хрипло заорала я.
Мужики, а их было пятеро, обернулись. Майки, трико с вытянутыми коленями. Небритые морды дико вытянулись при виде девочки с ружьем. Перекошенные лица казались одинаковыми, как у близнецов, хотя возраста они были разного.
– Ты че, мля, рехнулась?
Они жутко матерились, но ружье напугало их. Я переводила дуло с одного на другого. Передернула затвор. Они попятились от меня и оленька.
Кабарга была свободна, но не уходила. Слезы оставляли дорожки в шерсти. Правый бок сильно подпален. Я взглянула ей в глаза и услышала треск горящих веток, гул огня, стон падающих деревьев. Раскаленный воздух несся со смертельной силой, вслед за ним хлестали огненные реки. В огненном потоке гибли медведи, харзы, высокое пламя доставало птиц, летевших к спасительной воде. Кабарга бросила оленят и бежала из огненной бури несколько дней, пока не вышла в город.
Я вскинула ружье на плечо, мушка никак не находилась, руки дрожали. Ветром принесло пепел, от него глаза залило слезами, и я нажала на курок наугад. Отдачей меня откинуло назад. Не знаю, сколько времени я пролежала на спине, откашливаясь и корчась от боли в плече. Босые ноги елозили по сухой и пыльной дворовой траве. Постепенно мир стал четче. Я приподнялась на руке, огляделась. Зрители снова торчали из всех окон. Ружье валялось в метре от меня, а у гаража лежала неподвижная серая шерстяная куча.
Мужики опасливо подходили ближе. Их отрезвил выстрел, они обрели лица и голоса. Соседи по дому.
– Ты как?
– Вставай. – Один подал мне руку, но я, повиснув на ней, бессильно опустилась обратно в пыль.
– Ты чего сорвалась-то? – Он присел на корточки возле меня.
– Это же Сашка, Валерки Никифорова дочка!
– И ружье его.
Я перевалилась на живот, искупав в пыли нос и щеку, поднялась на четвереньки. Все отступили на шаг. Помогая себе руками, встала. Голова кружится, но сознание ясное. Переступила через ружье, подошла к кабарге и опустилась на колени. Она еще дышала, под ней разливалось бурое пятно. В боку – страшная развороченная рана, из нее каплями сочились остатки крови. Кровь подобралась к моим голым ногам, испачкав колени. Только сейчас я поняла, что выбежала из дома в трусах и футболке, хорошо хоть длинной.
Кабарга вздохнула в последний раз, потом вздрогнула всем телом и замерла. Я опустила ее веки, немного подержала, чувствуя тепло уже мертвого животного, убрала пальцы.
– Прости меня.
Я оглянулась. Зрители были на месте, хоть и молчали. Справа полыхнуло – это Вера выпрыгнула из своего окна на первом этаже. Она подлетела огненным ураганом, подхватила меня под руки, стала оттаскивать от оленька, но я отбивалась. Так мы, перемазанные кровью, толкались, пока рассудок не вернулся ко мне. Я свалилась на колени перед кабаргой и заплакала.
– Идем, идем, хватит, – повторяла за спиной Вера.
Она схватила меня за руку и потянула. Я встала, хрипло попросила:
– Возьми ружье.
Вера со второй попытки подняла его – оно было очень тяжелым, – неловко обхватила обеими руками и несла дулом вперед. Я шла за ней, но развернулась и бросилась обратно к кабарге.
– Идем отсюда, – позвала Вера.
– Надо ее забрать, – ответила я.
Я взяла оленька поперек туловища, прижала раной к футболке. Ее ноги и голова безжизненно свесились. Так, под молчаливыми взглядами соседей, под звуки работающих телевизоров, мы поднялись в мою квартиру.
Вера положила ружье в распотрошенную коробку, потом пошла к выходу. Я хотела попросить ее остаться, но поняла, что она идет за патронами. Вера спустилась вниз, подобрала их, потом бросила в коробку с ружьем и задвинула ее обратно под диван.
– Ты совсем с катушек съехала? – спросила она.
Я не нашлась что ответить.
Мы положили кабаргу в ванну. Она лежала, склонив голову в лужицу в ржавой выемке.
Я ждала наказания за стрельбу во дворе, но пришедший вечером участковый нарвался на отца.
– Говорю тебе, эти бакланы сами виноваты, – говорил отец, сверкая наколками на руках и груди. – Я б им по чану надавал. Начальник, выпиши штраф да иди своей дорогой.
Милиционер, тоже одуревший от жары и дыма, в расстегнутой рубашке, взглянул на меня, на лежавшую в ванне кабаргу, спросил:
– Правила хранения оружия почему нарушаем? Сейф где?
– Да вот он, – ответил отец, указывая в угол, где стоял сейф, накрытый вязаной салфеткой.
Участковый раздраженно фыркнул:
– Ружье в сейф. Несовершеннолетней, – он метнул в меня взгляд, – кода не давать. Через две недели приду, проверю. Будете нарушать – оштрафую!