Шрифт:
Эта история настолько же правдива,
насколько и автобиографична.
Глава 1. "Понеслась"
Был вечер четверга. Мы с женой привычно коротали его, каждый за своим компьютером. Ведь для семейного счастья нужно что? Правильно: много любви, много терпения и как минимум два компа, иначе – хана, поубиваете друг друга.
Света смотрела какой-то сериал. Слава Богу, это было что-то относительно нормальное, пусть я уже и запутался в современных сериальных героях. Если
– Ты недостоин того, чтобы прикасаться к моему банкаю!
– Ого! Твой банкай в самом деле длиннее моего банкая! Но мой банкай не уступит твоему в мастерстве!
Не приведи господь мне узнать, чем же они там мерились.
Я – работал над рассказом, время от времени отвлекаясь, чтобы заглянуть в "Годвилль" – мою любимую браузерную игрушку, с которой меня связывали пять лет непростых отношений и множество невероятных событий. Мой бродящий по ней герой как раз пришел в столицу и активно торговался на рынке, пытаясь сбагрить хабар подороже. Торг сводился к применению угроз различной степени тяжести, но я прекрасно знал, что толку с этого не будет. Можно было, конечно, нажатием пары клавиш метнуть в героя молнию, чтобы его вставшие дыбом волосы напугали торговца и заставили его расщедриться на бонусную денежку, но мне было жалко праны. Пусть торгуется сам. Мой Утакатинг уже давно прокачан настолько, что лишнюю тысячу золотых монет он смело может оставлять в качестве чаевых.
На моих коленях сидел Брысь. Монстр. Саблепузый тигр. Если не приглядываться – кот как кот. Крупный полосатый котяра, уже в годах, а поэтому – отъевшийся и малоподвижный. А если приглядеться… Брысь прекрасно мог ходить на задних лапах, а вот передние у него были скорее обезьяньими, чем кошачьими. Пятипалыми и очень ловкими! Брысь прекрасно мог держать руками ложку и под настроение мог хлебать ложкой суп или накалывать на вилку кусочки "Китикета", вызывая оторопь у моих друзей. У тех, кто был посвящен в тайну, конечно.
А еще Брысь мастерски фехтовал своими двумя крошечными саблями. Потому и саблепузый тигр. В его родном мире он носил их на перевязи у себя на животе, отсюда и название его вида, ну а в нашем мире я ему такого, конечно, не позволял…
Скрипнуло светино кресло. Моя супруга откинулась на его спинку, положив изрядно отекшие ноги на стоящий рядом стул, и погладила огромное пузо, выпирающее из-под футболки. Начиная месяца с пятого Света выглядела так, как будто проглотила арбуз, и теперь этот арбуз рос и рос у нее в животе, время от времени икая, подпрыгивая и вертясь. На данный момент "арбузу" было уже чуть больше восьми месяцев от зачатия. Он сменил множество имен – от Ангелины и Атаклены, когда мы думали что "арбуз" будет девочкой, до Станислава, когда стало ясно, что это существо все-таки будет мальчиком. Чаще всего я называл его Оно или Существо, а во время приступов суровой отцовской любви – обнимал пузо и называл то, что в нем скрывалось, Головастиком.
– Тяжко? – спросил я, отвлекаясь от рассказа и от игры.
– Да опять Стас икает, живот ходуном ходит! И ноги отекли… К вечеру
– Потерпи, – я подошел и обнял жену за плечи, – скоро уже. Недели три тебе нашего головастика носить осталось.
Пузо согласно колыхнулось, малыш снова икнул. Брысь потерся о светины ноги, видимо присоединяясь к моей попытке ее успокоить. Мол, потерпи, сейчас тебе плохо, но потом будет еще хуже.
– Эх… – вздохнула Света, – тяжела она, материнская доля. Ни отдохнуть, ни поспать нормально. На боку – ему неудобно, на спине – мне.
– И мне! – добавил я. – Ты храпишь!
– Ни погулять нормально… Тебе вот хорошо, бутылочку пива скушал и сидишь довольный. А мне и пива нельзя… Кажется, бутылку "Мартини" я бы могла сейчас залпом выпить.
– Или вина? – предложил я.
– Или вина… – эхом откликнулась Света.
– А ведь можно… – в мою голову закралась идея.
– Разве что глоток… Не, даже глоток не стоит.
– Да я не о том…
Я перегнулся через икающее пузо, взялся за мышку и потыкался по вкладкам на ноутбуке жены.
– Ты чего? – спросила она меня.
– Да так… Идея у меня…
Конечно же, в одной из вкладок обнаружился "Годвилль". Света играла в него куда менее активно, нежели я, поэтому ее героиня была куда слабее и куда хуже снаряжена, чем мой матерый Утакалтинг, уже давно перешагнувший знаковый рубеж сотого уровня. Но, тем не менее, аккаунт в этой игре у нее был. Ее героинька по имени Маффит тоже бродила по столице. С торговлей она уже завязала, от души погуляла в кабаке и сейчас возносила хвалу своей богине, то есть Свете.
– Что за идея-то? – лениво спросила меня супруга. – А то я твоих идей боюсь еще с тех пор, как ты поджег сухую траву на склоне, на который мы в тот момент взбирались.
– Да так… – снова повторил я, лихорадочно прокручивая в голове возможные последствия моей идеи.
Не должно было быть последствий. Откуда бы им взяться?
– Ты когда там окажешься, – медленно заговорил я, – никуда не уходи. Жди меня там, где себя обнаружишь. Я там лучше ориентируюсь. Сам найду.
– Там – это где? – подозрительно спросила меня Света, пытаясь встать с кресла. Получалось это у нее, при нынешних габаритах, довольно плохо.
– Там! – ответил я, положив ей руку на плечо.
Заклинание переноса состояло всего из четырех слов. Строго говоря, это не было заклинанием в полном смысле этого слова. Заклинание было наложено на меня, а эти четыре слова всего лишь активировали его. Как объясняло мне Эйфель – человек, сотворивший его по моей просьбе, слова-ключ могли бы быть любыми. Но ему захотелось, чтобы перенос активировался так:
– Sum, volo ludere ludum! – произнес я.
– Кирилл, чтоб ты… – успела сказать моя супруга и исчезла. Растворилась в воздухе!
– Sum, volo ludere ludum!– повторил я, и мир осыпался к моим ногам битыми пикселями. Я шел за ней следом, в тот же мир, уже ставший таким привычным и родным.
– Здравствуй, Годвилль! – крикнул я, простирая руки к голубому небу, по которому хаотично бежали облака. Если судить по ним – ветер был северо-южным с порывами западно-восточного.
Торговец, у прилавка которого я себя обнаружил, внимательно посмотрел на меня, но не сказал ни слова. Он привык к тому, что герои откалывают на его глазах целые представления, стараясь набить цену на продаваемый хабар, поэтому мои театральные жесты его ничуть не трогали.