Сквозь тернии
Шрифт:
— А что плохого в этом грехе?
Он злобно и мерзко усмехнулся, обнажив свои желтые зубы, и я захотел, чтобы он сейчас же ушел и оставил нас с Эпплом в покое.
— Грех — это то, что использует женщина, заставляя мужчину подчиняться. Она делает его слабым. Внутри каждого мужчины есть слабое место, и женщина знает, как найти его; она снимает свою одежду и вытягивает из мужчины все силы, используя его желание удовольствия. Понаблюдай за своей матерью: посмотри, как она улыбается твоему отчиму, как она красится, надевает красивые одежды; посмотри, как тогда зажигаются глаза твоего отчима, и поймешь: они оба на пути к тому, чтобы совершить грех.
Мне стало страшно. Я не хотел, чтобы мои родители совершали что-то плохое. И чтобы Бог наказал их.
— А теперь послушай, что пишет Малькольм: «Я плакал и плакал долгих пять лет, после того, как моя мать сбежала, оставив меня с отцом, который ненавидел меня за то, что я — ее сын. Он часто говорил мне, что, выйдя за него замуж, она постоянно обманывала его с разными любовниками. И он не может любить меня. И не может видеть меня. Мне стало невыносимо одиноко в этом огромном доме, где меня никто не любил; к тому же отец корил меня тем, что не может жениться снова из-за меня. Никто из его любовниц меня не любил. Но все меня боялись. Я не скрывал того, что думаю о них. Я знал, что они будут гореть в адском огне».
Непонятные слова меня раздражали.
— Что такое любовница? — решился наконец спросить я.
— Душа, которой прямой путь — в ад. И не думай, вдруг с горящим взглядом наскочил он на меня, — что можешь уехать и доверить свою собаку кому-нибудь. Когда ты принимаешь на себя ответственность за взятое животное, эта ответственность — на всю жизнь. Ты должен сам кормить его, поить, наказывать и учить — или Бог накажет тебя!
Я вздрогнул и посмотрел на своего щенка-пони, который беззаботно гонялся за своим хвостом.
— В твоих глазах я вижу силу, мальчик. Такая же сила была у Малькольма. Бог послал тебя, чтобы выполнить великую миссию. Малькольм не будет спать спокойно в своей могиле, пока весь этот дьявольский посев не сгорит живьем на дьявольском же огне!
— Дьявольском огне, — повторил я машинально.
— Двое уже в огне… очередь за тремя.
— Очередь за тремя.
— Дьявольский посев умножается.
— Умножается…
— И когда ты исполнишь свою миссию, тогда Малькольм отдохнет в своей могиле.
— Отдохнет в моей могиле.
— Что ты сказал?
Я страшно смутился. Иногда мне казалось, что я — это Малькольм.
Но Джон Эмос почему-то улыбнулся и остался доволен. Мне было позволено идти домой.
Джори засыпал меня вопросами:
— Где это ты был? Что ты там делал? Я видел, как ты говорил с этим старым дворецким. Что он говорил тебе?
Я был перед ним, как мышь передо львом. Но я припомнил, как поступал в таких случаях Малькольм.
Я сделал ледяное выражение лица и проговорил:
— У нас с Джоном Эмосом секреты, которые не твоего дрянного ума дело.
Джори застыл. Я спокойно пошел дальше.
Под раскидистым деревом мама укачивала Синди в детском гамаке. Слюнявые девчонки должны быть привязаны, чтобы не вывалились.
— Барт! — позвала мама. — Где ты был?
— Нигде! — рявкнул я.
— Барт, мне не нравится твоя грубость.
Я направил мой мощный взгляд на Синди, думая, что смогу, как Малькольм, испепелить ее. Но тут я увидел, что голубая рубашонка Синди даже не достает до верха се белых шортов, и виден пупок! Грех показывать голос тело. В Библии Создатель приказал Адаму и Еве надеть одежду и закрыть свое греховное тело. Или моя мама такая же грешница, как та Коррин, что убежала со своим любовником?
— Барт, не гляди на меня так, будто не узнаешь.
Мне на ум пришла одна из любимых цитат Джона Эмоса. Понемногу я начинал понимать промысел Божий в отношении людей.
Я сказал:
— Имей в виду, мама: Господу известно все, и он всем воздаст по делам их.
Мама почти подпрыгнула:
— С чего это ты говоришь такое?
Как она трепещет, подумал я. Я повернулся, чтобы обозреть все эти голые статуи в этом Саду Греха. Голые люди — вот что не дает Малькольму спокойно спать в могиле, подумал я.
Но все же я любил ее. Она была моя мама; иногда она приходила поцеловать меня на ночь и послушать мои молитвы. До Синди она любила меня больше и проводила со мной больше времени. И никаких «любовников» у нее я не видел.
Я не знал, что теперь оказать.
— Хочу спать, — бросил я и ушел, чувствуя себя неловко и неуютно.
Я был в разрыве со всем миром. А что, если то, о чем пишет Малькольм и говорит Джон Эмос — правда? Неужели она грешница и заставляет мужчин грешить? А так ли это плохо — грешить? Ведь животные не грешат. Эппл — ведь он не может быть грешником.
В комнате Джори я остановился перед большим аквариумом, в котором серебристые пузырьки воздуха образовали красивый фонтан, как в шампанском, которое однажды мама дала мне попробовать.
В моем аквариуме рыбки не жили, а у Джори, наоборот, никогда не умирали. В моем пустом аквариуме находился только игрушечный пиратский бриг. Аквариум Джори переливался всеми красками: там стоял игрушечный замок и росли настоящие морские джунгли. Его рыбки плавали среди кораллов.
У Джори было все лучшее. Все лучше, чем у меня. Я не хотел больше быть Бартом. Барт теперь должен был забыть о Диснейленде: Бог накажет за то, что забыл об ответственности! Даже любимое животное и то оказывалось тяжелой обязанностью.
Я упал на кровать и лежал, глядя в потолок. Малькольму больше не нужна его сила и его мудрость. Он умер, и его таланты были растрачены. Но никто никогда не смел заставить Малькольма делать то, чего он не хотел. После того, какой повзрослел, конечно. Как мне хочется стать мужчиной, финансовым магнатом. Как Малькольм.
Пусть люди встают, когда я обращаюсь к ним. Пусть трепещут, когда я гляжу на них. Сжимаются от страха, когда я двинусь с места.
И этот день придет. Я чувствую это.