Сквозь топь и туман
Шрифт:
«Кто напечёт им хлеба, пока я тут мотаюсь без дела?» – подумалось Мавне.
Она осмотрелась. Тела упырей оттащили, но там, где они лежали, остались тёмные пятна. Мальчишки дрались на палках, вымазав лица в саже. Собаки радостно носились за мужчинами, которые таскали брёвна для ограды. В кузнице слышался стук молота о железо. Всё как всегда – почти как всегда, – но после ночи, после полумрака и холода церковных стен, после десятков похожих вопросов Мавне казалось, что переменилось нечто большее, чем разрушенная
«Как часто вы виделись? Что это за парень? Как, говоришь, его зовут? Ты уверена? Откуда он? Для чего ты с ним встречалась? Сколько раз? Что ещё ты о нём знаешь? Как он выглядит?»
Она столько раз описывала им Варде, что его лицо будто размылось в её голове, и если бы сейчас Мавну вновь спросили, карие у него глаза или зелёные, она не смогла бы ответить.
Под ногами сыро чавкала грязь, дорогу за день сильно раскатали повозками и копытами лошадей: их в деревне было четыре, и всех привлекли к работе. Спотыкаясь и несколько раз чуть не наткнувшись на встречных прохожих, Мавна добрела домой.
В лавке привычно пахло тёплым хлебом – Айна, как всегда, пришла помогать, а перед избой выстроилась очередь. От вида деревенских – всех таких знакомых, пусть и уставших до смерти, – в груди у Мавны потеплело, будто оттаяло что-то, успевшее за ночь и утро покрыться корочкой льда.
Отец перетаскивал в пекарскую мешки с мукой. По полу тянулся белый след, и Мавна отметила про себя: вымою полы попозже.
– Как мама? – спросила она.
Отец остановился и провёл рукой по лицу. Брови и усы покрылись белым мучным налётом. Он чуть нахмурился, будто не ожидал увидеть Мавну.
– Лежит. Заходил лекарь. Дал ей чего-то… Отвара какого-то. Ну, ты знаешь, что там у них. – Отец коротко вздохнул и присел на мешок. – А ты что? Где была?
Мавна повела плечом:
– Да так. Неважно. Что Айна? Справляется? Пойду помогу.
Отец покивал – как-то растерянно, непривычно. Мавна заметила, что глаза у него покрасневшие, должно быть, мука попала, не мог же он плакать из-за мамы… Стало как-то неловко смотреть на потерянного отца, на его безвольно сложенные на коленях руки, слышать приглушённый голос. Мавна попятилась, чуть не наткнулась на сундук с вещами и двинулась к двери.
Отец махнул ей рукой, тяжело поднялся на ноги и снова поволок свой мешок.
В пекарской пахло домом. Мавна разом ощутила нахлынувшую усталость, в носу защипало: вот же, вот же её место, никакие не болота с упырями, никакая не полутёмная церковь. Здесь она становится собой, здесь она знает, что делать.
На длинных подносах тесно жались друг к другу коричневые караваи и пышные булочки. Было много простого хлеба, а вот пряников и сладкой сдобы меньше, чем обычно. Айна доставала из печи новую порцию ржаных хлебов с крестообразными разрезами на горбатых спинках.
– Вернулись? – спросила она, мельком взглянув на Мавну. – Ай!
– Не обожгись. Давай помогу.
Мавна обернула руки полотенцем и ухватилась за другой конец судка, и вместе с Айной они поставили хлеба на стол.
Айна сдула со лба светлую прядку, выбившуюся из-под платка, и устало оперлась спиной о стену.
Мавна знала, что ей не терпится расспросить обо всём, что случилось ночью. Страшно представить, какие слухи успели разнестись по деревне…
Дверь в пекарскую с грохотом отворилась и ударилась о стену. Айна подпрыгнула.
– Иди и сам расскажи всё моей сестре! Давай! Хренов сплетник.
Илар втащил в помещение Вейку – красного, пыхтящего и отчаянно упирающегося. Мавна отступила назад, и Илар швырнул Вейку так, что тот покатился по полу.
– Илар! Осторожнее!
Брат расправил плечи и скрестил руки на груди. Он запыхался и выглядел хоть и злым, но всё-таки больше потрёпанным.
– Говори, – рыкнул он так грозно, что Айна неодобрительно покосилась на него и шмыгнула к столу: проверять горшки с закваской.
Вейка жалобно всхлипнул, прикрыв лицо локтем. Он так и лежал на полу, в изодранной рубахе и с кровоподтёком на щеке. Мавне стало перед ним стыдно.
– Не хнычь! – Илар шагнул вперёд, нависая над Вейкой. Тот пополз к столам, нелепо перебирая ногами в пыльных сапогах. – Вот моя сестра! Встань и говори, глядя ей в глаза, слышишь, ты…
Он схватил Вейку за грудки и рывком поднял на ноги, так что на миг его стопы оторвались от пола. Вейка был чуть ли не вдвое меньше Илара: тщедушный, низкий, с несуразными длинными руками и лицом, покрытым крупными оспинами. Он скривил рот, будто вот-вот разрыдается, и угрюмо покосился на Мавну.
– Ш-шкурка, – выдавил Вейка, и у Мавны в груди снова стало холодно. – Ля-лягушачья.
– Ты знаешь, что это означает?.. – ахнула Мавна.
Вейка неохотно кивнул и вытер нос тыльной стороной руки.
– З-знаю. Их носят бо-болотники. Неж-жаки.
Илар торопливо тронул Айну за плечо и указал на выход. Она недовольно фыркнула, любопытно обернулась на Мавну с Вейкой, но всё-таки не стала спорить и вышла из пекарской, захватив с собой поднос с хлебами.
– Продолжай, – велел Илар.
– Ну, я ув-видел эт-того парня… Сра-азу понял, не наш-нашенский. А п-потом смотрю, шкур-ра эта… висит.
Мавна вспомнила, как впервые встретила Варде: вечером, в сумраке, у реки. Она даже не разглядела как следует его самого, какое уж там – заприметить шкурку. Да и в прошлые встречи она ничего не замечала, пока Купава не указала: смотри, мол, что-то на поясе. И то Мавне сперва казалось, что это дубовый лист. Она нахмурилась.
– Как ты его увидел? Следил за Мавной?
– Н-нет. Случайно. – Вейка быстро облизнул без того влажные губы. Под взглядом Илара он горбился, будто хотел стать ещё меньше. – На праз-зднике. От-тошёл… Ну… в к-кусты. Слы-ышу, го-голоса. Смотрю, п-прямо из-з воды вы-ылезает, ве-венок в руках в-вертит. И свет та-так упал, что я с-сразу ув-видел на п-правом бок-ку у пояса ш-шкурку эту.