Сквозное действие любви. Страницы воспоминаний
Шрифт:
Потом мы долго сидели и молчали. О чем думал Николай Васильевич, я не знаю, но мне было гордо от сознания того, что этот взрослый, умный человек с таким уважением отнесся к тому, что ему открыл двенадцатилетний пацан.
«Сережа, – первым нарушил молчание дядя Коля, – а ты знаешь, что в семье у вас назревают серьезные перемены?..» – «Какие перемены?» – удивился я. «Неужели мама ничего тебе не говорила?..» – «Ничего. А что она должна была мне сказать?» Дядя Коля промычал что-то не слишком членораздельное. Видно было, ситуация, в которой он оказался, была достаточно щекотлива. «Прости… Дело в том… Как тебе объяснить?.. Одним словом, у Глеба Сергеевича есть другая женщина… Я думал, ты в курсе…»
Я был совершенно не в курсе, но одно могу сказать: сообщение это меня не очень-то
Но именно эта «банальность» ударила по моему душевному благополучию, и прежде всего по самолюбию «сына начальника училища», очень больно. В одночасье генеральский сынок превратился в обыкновенного мальчишку, которого бросил отец. Благодарю Провидение за то, что довелось мне испытать, что такое крушение жалкого честолюбия и каково это – падать с заоблачных высот на грешную землю. Удар был такой силы – на всю оставшуюся жизнь хватило.
Я уже писал, что в феврале 54-го года мы с мамой и Борей поехали в Москву. Мама подала апелляцию в Верховный суд СССР с просьбой отменить решение Верховного суда Украины о ее разводе с отцом. И в ожидании ответа из столь высокой инстанции мы проводили время в столице как туристы. Прежде всего сходили в цирк. Посетили бывший Английский клуб на улице Горького, который переименовали в Музей революции, и осмотрели выставку подарков И.В. Сталину в честь его семидесятилетия. Умилились искусству одной женщины, которая на пшеничном зерне сумела написать то ли письмо вождю, то ли Гимн Советского Союза. А чего стоил ковер, который выткала для любимого Иосифа Виссарионовича какая-то узбечка. У нее не было рук, и как она сумела при помощи пальцев ног сотворить подобную красоту, понять было трудно. В остальном же выставка подарков не произвела на нас сногсшибательного впечатления, и мы вышли оттуда разочарованными.
Во время визита к маминой подруге тете Зине я у ее соседей впервые сумел посмотреть телевизор. Назывался он «КВН-49», и экранчик у него был маленький, чуть ли не 10 см по диагонали, но фильм-то по этому волшебному ящику показывали настоящий. Через 10 минут ты забывал о размерах экрана и целиком отдавался интриге кинокартины. В тот вечер показывали «РВС» по повести А. Гайдара.
Но главное – мы совершили экскурсию в ГУМ, который открыли буквально накануне нашего приезда. Такого магазина я никогда прежде не видел. И не беда, что мы ничего там не купили, хотя Боря был готов устроить маме небольшой «концерт». Важно было то, что я гулял по улицам самого большого универмага мира. И вдруг, посреди этого счастья, на меня свалилась чудовищная новость: я перестал быть «сыном начальника училища»!.. Приятная прогулка по московским достопримечательностям моментально превратилась для меня в мучительное ожидание позора по возвращении в Житомир. Но это было еще не все!.. Вдобавок ко всему…
Не помню, от кого я узнал, что у отца есть
Это несправедливо! Этого… не должно быть!
До сих пор отчетливо помню, какие душевные муки я тогда испытал.
Вечером, накануне отъезда в Ригу, я написал отцу прощальное письмо. В тот момент мне казалось, расстаемся мы навсегда, и я постарался выплеснуть на бумагу всю горечь, которая переполняла мою душу. И главной целью моей конечно же было сделать отцу больно, очень больно, когда он станет читать мое «послание». Я не помню дословно текст того письма, но одна фраза врезалась мне в память крепко-накрепко: «…и когда ты будешь целовать своего сына, постарайся вспомнить о детях, брошенных тобой». Я страшно обрадовался, придумав эту фразу, и с наслаждением представлял, как отцу станет не по себе и всякий раз, обнимая Глеба, он будет вспоминать ее и мучиться от сожаления и стыда.
Запечатав письмо в конверт и надписав на нем: «Папе от сына», я вдруг ясно осознал: беззаботное детство мое закончилось. Наступила пора, которую взрослые называют не слишком благозвучным словом… Отрочество.
Рига
Ранним мартовским утром, на дворе было еще темно, мы втроем – мама, Боря и я – сели в служебную «Победу» Глеба Сергеевича и поехали в Киев. Билеты у нас были на утренний рейс, поэтому выехали мы задолго до рассвета.
У кого не дрогнет сердце перед дальней дорогой и тревожные, сладкие ожидания не проснутся в душе? Несмотря на все переживания последнего времени, я был рад, что мы едем к Илечке. Едем в город, который пленил меня своей самобытностью и средневековой красотой почти год тому назад.
Сквозь чуть запотевшее стекло я глядел на пробегавшие за окном машины обшарпанные, забрызганные весенней грязью дома и прощался с Житомиром, ставшим для меня вторым родным городом.
Прощался навсегда.
В Рижском аэропорту нас встречала Иля. «Ну наконец-то!..» – были ее первые слова, когда она обняла и расцеловала маму, потом нас с братом. Дядя Карл прислал за нами свою машину, и мы, получив багаж, со всеми удобствами поехали в свой новый дом на роскошном ЗИМе. Товарищ Кетнер служил в Латвэнерго главным инженером, то есть фактически был в ранге замминистра, и ему полагался именно такой служебный транспорт.
Теперь настало время рассказать об этой удивительной семье, особенно о Карле Карловиче (старшем) и о том, какую важную роль он сыграл в моей жизни.
Порой диву даешься, какие причудливые повороты устраивает в нашей жизни судьба, так что ее удивительные зигзаги кажутся нам слишком невероятными. Мама и дядя Карл учились в латышской школе в одном классе. Это было в Харькове, куда в 14-м году эвакуировали завод ВЭФ. Как я уже писал, дед Антон к тому времени овдовел и один воспитывал двух дочерей – Эльзу и Веру. Конечно, ему нужна была помощница, ведь маме только-только исполнилось семь лет. Поэтому когда он встретил вдову Ольгу, у которой тоже была девочка на руках, то сделал одинокой женщине предложение, и они поженились. Звали сводную сестру его дочерей Эрика.
Мама рассказывала, что в школе Карлуша оказывал ей различные знаки внимания, и всем одноклассникам было ясно: к Верочке Апсе Кетнер неравнодушен. Однако мама отвергла его ухаживания, вышла замуж за человека, которого ни я, ни Боря не знаем, а после того, как ее первый брак оказался неудачным и она покинула Харьков, чтобы в Севастополе выйти замуж за нашего отца, их пути окончательно разошлись… Так им тогда казалось. Но!..
То ли от огорчения, то ли потому, что им действительно овладело настоящее чувство, не мне об этом судить, но, как бы то ни было, дядя Карл женился на Эрике, и, таким образом, мы стали близкими родственниками.