Слабость Виктории Бергман (сборник)
Шрифт:
Проверяли, годится ли он.
А светлая женщина не сомневалась.
Он снова прикрыл глаза, предоставив ей делать с ним все что угодно.
матрас
после их упражнений намок. Несколько дней они не занимались ничем другим, только лежали в постели, упражнялись и спали попеременно.
Когда он не совсем понимал, чего именно она от него хочет, она заботливо показывала ему, что имела в виду. Хоть все для него было в новинку, он оказался легкообучаемым адептом, и со временем у него получалось
Труднее всего ему было научиться управляться с предметом, напоминающим коготь.
Часто он тянул слишком слабо, и тогда ей приходилось показывать ему, как следует ее царапать, чтобы раны начинали кровоточить.
Если он тянул слишком сильно, она стонала, но не предпринимала попыток его наказать, и он решил, что чем сильнее тянуть, тем лучше, хотя толком не понимал почему.
Возможно, потому, что она ангел и не способна чувствовать боль.
потолок
и стены, пол и матрас, скрипящий пластик под ногами и маленькая комнатка с душем и туалетом – все это принадлежало ему.
Дни заполнялись поднятием тяжестей, мучительными упражнениями для живота и бесконечным кручением педалей на велотренажере, который она установила в углу комнаты.
В туалете имелся маленький шкафчик. Там стояло множество масел и кремов, которыми она каждый вечер его натирала. Некоторые из них сильно пахли, но они снимали боль в мышцах после тренировок. Другие пахли чудесно, и от них его кожа становилась гладкой и эластичной.
Глядя на себя в зеркало, он напрягал мышцы и улыбался.
комната
походила на страну, из которой он приехал. Тихая, надежная и чистая.
Он помнил, что говорил великий китайский философ о способности человека обретать знания.
Я слышу и забываю, я вижу и запоминаю, я делаю и понимаю.
Слова излишни.
Надо только смотреть на нее и запоминать, каких действий она от него хочет. Потом он будет делать и понимать.
Комната была тихой.
Каждый раз, когда он собирался что-нибудь сказать, женщина прикладывала ему ко рту руку и шикала, а сама общалась с ним, что-то глухо буркая в нужный момент или используя язык глухонемых. Вскоре он уже не произносил ни единого слова.
Он видел по ее глазам, как она им довольна. Когда он клал голову ей на колени и она гладила его по коротеньким волосам, он ощущал спокойствие, кратким хмыканьем показывая ей, как ему приятно.
Комната была надежной.
Он наблюдал за женщиной и учился, задалбливал, чего именно она от него ждет, и со временем, перестав мыслить словами и предложениями, стал соотносить приобретенный опыт с собственным телом. Счастье выражалось теплом в животе, беспокойство – напряжением мускулов затылка.
Комната была чистой.
Он только делал и понимал. Чистые ощущения.
Он не произносил ни слова. Думал образами.
Ему предстояло стать телом, и только.
Слова
Однако они оттуда не уходили, и он ничего не мог с этим поделать.
Гао, думал он. Меня зовут Гао Лянь.
Квартал Крунуберг
Закончив разговор с Софией Цеттерлунд, Жанетт Чильберг пребывала в подавленном настроении. Она знала, что получить санкцию прокурора будет нелегко. Фон Квист обязательно упрется – в этом она не сомневалась.
И еще эта София Цеттерлунд.
Ее холодность Жанетт не понравилась. Слишком рациональна и бессердечна. Ведь речь идет о двух убитых молодых людях, и раз у нее есть возможность помочь, почему же она не хочет? Неужели все дело в профессиональной гордости и обязанности соблюдать конфиденциальность?
Жанетт чувствовала, что все застопорилось.
Утром они с Хуртигом тщетно пытались связаться с Ульрикой Вендин – девушкой, которая семь лет назад заявила на Карла Лундстрёма, обвинив его в побоях и изнасиловании. Полученный в справочной номер телефона больше не функционировал, а когда они поехали по ее адресу в Хаммарбюхёйден, им никто не открыл. Жанетт надеялась, что, увидев оставленную в почтовом ящике записку, девушка позвонит им, как только придет домой. Но пока телефон молчал.
Не расследование, а мучительное преодоление препятствий.
Она чувствовала, что ей необходимы перемены. Новые задачи.
Если ей хочется продвинуться в полицейской иерархии, это будет означать сидение в офисе и административные обязанности.
Но разве этого ей хочется?
Пока она изучала служебную записку с информацией о трехнедельных курсах повышения квалификации в допросах детей, в дверь постучали.
Вошел Хуртиг в сопровождении Олунда.
– Мы собираемся выпить пива. Пойдешь с нами?
Она посмотрела на часы. Половина пятого. Оке готовит ужин. Тушеные макароны с фрикадельками перед телевизором. Молчание, отдающее тем, что общей у них теперь осталась только скука.
Перемены, подумала Жанетт.
Скомкав служебную записку, она бросила ее в корзину для бумаг. Три недели за партой.
– Нет, не могу. Как-нибудь в другой раз, – ответила она, вспомнив, что обещала себе согласиться.
– Конечно, увидимся завтра, – с улыбкой кивнул Хуртиг. – Смотри не уработайся вконец. – Он закрыл за собой дверь.
Перед тем как собрать вещи, чтобы идти домой, Жанетт приняла решение.
Первым делом она наскоро пообщалась с Юханом, и они договорились, что тот узнает, нельзя ли ему переночевать у Давида, затем позвонила в кинотеатр и забронировала два билета на ранний сеанс. Перемена, конечно, не кардинальная, но все-таки маленькая попытка встряхнуть их серые будни. Сперва кино, потом ужин. Возможно, бокал пива.
Оке ответил на звонок раздраженно.
– Чем ты занимаешься? – спросила она.