Слабые мира сего
Шрифт:
Ночью не спят влюбленные и те, кого некому полюбить. Ночью не спят от радости или от горя. А кого ничто не тревожит, те спят крепко, и не для них поет Соловей.
Звезды в небе пробиваются на землю сквозь тьму, они несут ей свет среди ночи. Это так важно — свет среди ночи! И для звезд поет Соловей.
Тихий ветер присел отдохнуть в листве — ему бежать далеко. Он бежит из холодных в теплые места, чтобы там, где тепло, знали, что где-то холодно. Вечный вестник… Для ветра поет Соловей.
Он поет для тех, кто умеет слушать даже тогда, когда легче спать. Когда привычней спать… Поет Соловей свои песни.
Сначала осторожно, чтобы не разбудить тех, кто спит (будить — это дело Петуха, но у него ведь другие песни). А потом все увлеченней, все самозабвенней… Все неосторожней поет Соловей.
Вот сейчас к нему можно подойти, не рискуя его спугнуть. Удивительно, что к нему никто не подходит!
Он забывает про осторожность. Он будит тех, кого обычно будит только Петух, он тревожит тех, кого никто никогда не тревожит…
Впрочем, лишь до тех пор, пока ему не нужно кормить семью. Кормящий Соловей никого не тревожит песнями.
Ковер-самолет
Разве рыбы придумали пароход? Разве птицы придумали самолеты? Тот, кто все имеет, уже ничего не придумывает…
Паук Скакун не имел ничего, и он решил что-то себе придумать.
— Придумай себе аркан, — посоветовал ему паук Арканщик. — Вот погляди: у меня аркан — благое дело! Или у приятеля моего — сачок. Отличный сачок, тоже из паутины. Только лично мне аркан больше нравится: с ним охота поживей.
Арканщик имел аркан, и где ему было понять того, кто ничего не имеет?
— Сачок только для бабочек, — продолжал он свой охотничий разговор, — а я — погляди: кого хочешь тебе заарканю.
И тут паук Скакун решил придумать себе самолет. Может, ему не понравилось слово «заарканю» и он решил куда-нибудь от него улететь, а может, надоело скакать, так, чтобы всякий раз опускаться на землю, — но паук Скакун пораскинул своей паутиной и стал быстро-быстро придумывать из нее самолет.
— Ковер-самолет? — догадался паук Арканщик. — Я тут заарканил одного на ковре-самолете… — И он пошел на охоту, где уже ждал его приятель с сачком, которым можно было ловить только бабочек.
А паук Скакун до конца придумал свой самолет и поднялся на нем, дождавшись попутного ветра. Когда скачешь по земле, как-то не замечаешь, что ветер бывает попутным, а когда сядешь на ковер-самолет, да еще не выбираешь определенного направления… Тут тебе любой ветер попутный, только держись покрепче, чтоб ветром не сдуло, да не очень вниз поглядывай, а то закружится голова.
Самолет набирал высоту; пятьдесят сантиметров… сто пятьдесят сантиметров… триста пятьдесят сантиметров… На высоте пятисот сантиметров повстречалась первая бабочка.
— Какой красный восход! — сказала Бабочка. — На нем так хорошо смотрятся эти красные цветы и эти красные плоды на деревьях… Вы случайно не видели красную стрекозу?
— Почему вы все время говорите «красное»? — спросил Скакун, продолжая набирать высоту.
— Поверьте, не для красного словца. Ведь красный цвет — это любимый цвет птиц, об этом даже в научных книжках написано.
— А вы разве птица?
— Почти, — скромно сказала Бабочка. — По документам, конечно, нет, по документам я — насекомое, но это еще ни о чем не говорит. — Она вплотную приблизилась к пауку Скакуну и спросила: — Вам известно, что насекомые не воспринимают красного цвета?
— Неизвестно, — сказал паук Скакун, стараясь поскорей набрать высоту, потому что с этой Бабочкой ему, кажется, грозила авария.
— Между нами, — сказала Бабочка, когда между ними уже ничего не могло быть, кроме неминуемой катастрофы, — представьте себе, они не воспринимают. А я воспринимаю. Об этом и в научных книжках написано: бабочки — единственные из всех насекомых, способные воспринимать красный цвет. Представляете? Любимый цвет птиц… Поэтому я почти не считаю себя насекомым.
— Не нужно так размахивать крыльями, — сказал паук Скакун, опасаясь за свой самолет. И он плавно взмыл вверх, словно показывая, как это можно летать и вместе с тем не размахивать крыльями.
— Не красна изба углами, а красна пирогами! — крикнула на прощание Бабочка, то ли приглашая Скакуна в гости, то ли набиваясь в гости к нему.
Девятьсот пятьдесят сантиметров… Тысяча девятьсот пятьдесят сантиметров… Подъем проходил благополучно. На высоте двух тысяч сантиметров Скакуну повстречалась Первая птица.
— Что это вы нарушаете? — строго спросила Птица. — Разве вам не известно, что полеты без крыльев запрещены?
— У меня нет крыльев, — сказал паук Скакун, — у меня самолет. Это я сам себе придумал.
— Любитель, значит, — определила Птица. — Беда с этими любителями. Напридумывают, потом за них отвечай.
— Это, наверно, потому, что я летел на красный цвет? — сказал паук Скакун, имея в виду цвет восхода. — Но почему вы не говорите про красный цвет? Разве вы не любите красного цвета?
— Так вы, значит, различаете красный цвет? — обрадовалась Птица. — Тогда летите. Это у нас насекомым-дальтоникам высокие полеты запрещены.
И паук Скакун полетел, набирая высоту. Пятьдесят тысяч сантиметров… семьдесят тысяч сантиметров… Далеко внизу остались и паук Арканщик, и приятель его с сачком, и Бабочка со своим удивительным птичьим зрением. Паук Скакун поднимался все выше и выше, и на пути ему попадались только птицы-регулировщики…
Но на высоте пятисот тысяч сантиметров уже не было птиц. Все, кто имеет крылья, остались внизу — все, кто что-то имеет, рано или поздно остаются внизу, а наверх поднимаются те, кто ничего не имеет. Кто сам себе придумывает — и паровоз, и пароход, и самолет…
Куда залетел паук Скакун? Говорят, его видели где-то на высоте семисот пятидесяти тысяч сантиметров. Но кто его мог там видеть? Кто поднимется до такой высоты?
Конечно же, только тот, кто сам себе придумает крылья,
СЛАБЫЕ МИРА СЕГО