Сладкая боль
Шрифт:
— Да, — я хмурюсь.
— А помнишь, я говорила тебе, что опустила тормоз и никогда в этом не сомневалась? Я всегда думала, что коляска упала, потому что, например, какой-нибудь ребенок случайно поднял тормоз или столкнул ее с причала.
Я ощущаю прилив крови к голове — увы, не в первый раз за последнее время — и какое-то шестое чувство подсказывает, что последует дальше. И я знаю, что не хочу слышать продолжения.
— Да, помню.
— Я не рассказывала Лилле, что Бенджамен утонул, упав с причала. Не говорила, что
— Маркус?..
Она качает головой.
— Исключено. Когда Бенджамен погиб, Маркус дал слово. Поверь, он был настроен очень серьезно. Он поклялся, что никому не расскажет о случившемся. Маркус не хотел, чтобы я беспокоилась из-за слухов и сплетен. — Анна жмет плечами. — Я его ни о чем не просила, меня даже не особенно волновало, что подумают люди. Но я твердо знаю, что он ничего не говорил Лилле. Он ей даже не сказал, кто отец Бенджамена. Маркус удивительно замкнутый и сдержанный. Он бы ни одной живой душе не проболтался.
— Газеты? — намекаю я. — Может быть, Лилле попалась какая-нибудь статья?
— В газетах об этом не писали, а расследование скоро закрыли. Лилла никак не могла узнать.
— Я не вполне уверен… — я замолкаю. Вдруг становится ясно, что Анна хочет сказать. Все понятно. Такое ощущение, что под ногами разверзлась бездна. Нестерпимо смотреть вниз — слишком страшно упасть. Кружится голова, я в ужасе — но посмотреть придется. Придется подойти к краю и взглянуть прямо в черную пустоту.
— Блин. Анна. Ты думаешь, что Лилла…
Она энергично кивает, как будто приказывая замолчать. Как будто ей нестерпимо это слышать. Анна прикусывает губу и устремляет взгляд вперед. Я вижу, как по щеке девушки катится слеза. Анна пытается собраться с силами. Наконец она закрывает глаза и делает глубокий вдох.
— Я могла бы сказать, что не уверена на сто процентов, что просто предполагаю, но я правда уверена и я не просто предполагаю. Лилла была там, и Бенджамена убила она. Я у нее на лице прочитала. И она поняла, что я знаю.
— Господи, Анна… — я со свистом выдыхаю. — Ты рассказала полиции?
— Да, — тихо отвечает она. — Вчера вечером. Не знаю, что они сделают, но теперь они по крайней мере знают правду. Дальше пусть разбираются сами.
Я напоминаю самому себе, что извиняться не за что. Чувство вины, хоть и иррациональное, намекает, что все проблемы из-за меня. Я привел Лиллу в Фэрвью и попросил для нее разрешения пожить у Анны. Мы с Лиллой дружили.
Я упорно забываю главное: Лилла начала первая.
— Блин… жаль, что я ничего не знал.
— Да, мне тоже жаль. Я вообще о многом жалею. — Анна вздыхает. — Что родителей не стало. Что Маркус был не до конца честен. Что я оказалась недостаточно внимательной.
Я провожу руками по волосам и поддаю ногой камушек, так что он катится в траву. Никак не разберусь в собственных
— Лилла все испортила, — говорю я. — Она разрушила твою жизнь.
Анна долго молчит, и я чувствую нестерпимую боль в груди и ужасный страх, что сейчас она со мной согласится и скажет, что не видит никакого смысла ни в чем. В наших отношениях. В самой себе.
— Я так не думаю, нет. Очень надеюсь. Пусть не радуется, — отвечает Анна, повернувшись ко мне. Лицо у нее грустное, но в глазах спокойствие и мудрость, необычные для двадцатилетней девушки. Наверное, грусть уже никуда не денется, как шрам на дереве в том месте, где отломили большую ветку. Со временем боль немного утихнет, шрам уменьшится, но не исчезнет полностью.
— Она многого меня лишила, — продолжает Анна. — Отняла моего ребенка… — ее голос обрывается. — Но жизнь еще не кончена. И я получила от Лиллы неожиданный подарок.
И я замечаю, как грусть ненадолго отступает.
— Подарок? Какой же?
Она снова поворачивается и смотрит на гавань. Мы оба молчим и любуемся видом — невероятно синим небом, сверкающей водой, паромом, который скользит к городу по морской глади. Анна берет меня за руку, и мы переплетаем пальцы.
— Догадайся сам, — говорит она.
Наша новая квартира маленькая и тесная. Никакого сходства с Фэрвью. Помимо спальни только три комнаты — гостиная, кухня и крохотная ванная. Анна вполне могла подыскать что-нибудь побольше и побогаче, но я сам хочу платить за себя, и она не стала ни спорить, ни говорить, что я поступаю глупо. Она, кажется, понимает. По крайней мере сейчас эта квартирка нас вполне устраивает.
У Лиллы изрядные неприятности. Скоро суд, и обвинения довольно серьезные. Я беспокоюсь за Анну — каково ей будет, когда снова придется ворошить прошлое? Но она держится на удивление спокойно. Честно говоря, после того вечера девушке заметно полегчало, она расслабилась, как будто по крайней мере сбросила с плеч одно бремя.
Иногда я задумываюсь над словами Анны — что поступки Лиллы неожиданно послужили во благо. Порой я наблюдаю за Анной, когда она возится на кухне и готовит что-нибудь простое. Она стала неплохой кухаркой, и никакие неудобства ее не раздражают, хотя наша кухня всего полметра длиной. Диву даешься, какая она решительная и как умеет приспосабливаться. По-моему, события обернулись самым удачным образом. У меня есть Анна, и мы вместе.
Самое лучшее в нашей квартире — это большое окно, которое выходит на восток. Вид не особенно шикарный, но ночью, если затаить дыхание, слышен шум океана. А утром, когда мы встаем и раздвигаем шторы, в комнату врывается свет и падает на постель идеальным четырехугольником, похожим на теплое солнечное одеяло.