Сладкая ловушка (сборник рассказов)
Шрифт:
– Ну а пять часов утра откуда взялось?
– А это уж совсем из другой оперы. Он мне сейчас все объяснил. Когда Василий, закопав тело жены в лесу, стал возвращаться домой, то, проходя по селу со своей тележкой, внезапно увидел, как выходит из своей избы некий Шурка Былин. Того в пять утра приспичило нужду справить. Вот он и вышел на крыльцо в исподнем белье. Именно в этот момент Васька и обмер от страха, испугавшись, что увидит его сосед ночью с тележкой и догадается, куда и зачем он ездил. Но тот свою нужду справил и вернулся в избу, спросонья не заметив преступника. Вот поэтому полиграф и показал всплеск страха у Портнова при упоминании пяти часов утра. Так что...
И сыщики, посмеиваясь, хором закончили за Сырова: "Ошибаются люди, а не полиграф".
Довольный успешным раскрытием они добродушно простили Сырову его досадный промах.
Гнилая клубника
В дверях кабинета возник тяжело дышащий от нездоровой полноты дежурный Стасов. Этот с обвисшими как у бульдога щеками капитан обладал раздражающей манерой неторопливой ленцой сообщать даже о серьезном криминальном происшествии. Вот т сейчас дежурный словно с отвращением выдавливая из себя короткие фразы: хватит отдыхать, Ершов. Опера ноги кормят. Прогуляйся на место происшествия. "Скорая" уже выехала. Но врачам, похоже, там делать нечего. Выпивали мужики, веселились. Да не поделили чего - то. А может и в политике не сошлись. Один другого по голове камнем огрел. Так что записывай адрес и дуй туда.
Ершов с трудом подавил неприязнь к дежурному, принесшему дурную весть: "Этот жирный боров сейчас пойдет чай гонять, а мне придется, высунув язык бегать по раскаленным от летнего жара улицам в поисках чересчур нервного алкаша. И найти его надо обязательно: очередной "висяк" да ещё по убойному делу совсем ник чему!".
И Ершов на ходу обогнав дежурного в коридоре, направился на место.
Решительно врезавшись в возбужденную происшествием толпу, пробрался к светлой машине "скорой помощи". Напуганная молоденькая врачиха, впервые столкнувшись с насильственной смертью, растерянно разводила руками, сбивчиво объясняя почему в подобных случаях медицина бессильна.
Возвышающийся над толпой седовласый участковый инспектор Игнатов снисходительно успокаивал докторшу:
– Ничего, девонька, не расстраивайся. Когда черепушка насквозь проломлена, никто уже не поможет. Но ты не переживай. Еще попривыкнешь. Я и то с годами приучился на чужую смерть спокойно смотреть, а уж как в детстве крови боялся.
– За что же его так?! ведь молодой еще, здоровый мужчина! Прямо зверство какое-то!
– Ну ты, милая, зверюшек зря не обижай! Они себе подобных губят, чтобы выжить. Это человек - царь природы за косой взгляд убить может, а то и просто от скуки, ради забавы! А, вот наконец и наш славный сыщик Ершов прибыл. Сейчас он нам преступника разыщет и мы узнаем, что друзья-соперники за бутылкой водки не поделили.
Почувствовав насмешливую иронию в словах старого инспектора, Ершов нахмурился: "Старик может себе позволить ерничать: оформляется на пенсию и ему не отвечать за нераскрытое убийство. А мне одному придется отдуваться. И когда же все это закончиться?!"
Заметив недовольное выражение на лице сыщика, Игнатов дружелюбно дернул его за рукав: Отойдем в сторонку, пошепчемся. Есть новости.
Выбравшись из толпы, Игнатов хитро прищурился: Не сердись, Ершов, что я перед молоденькой докторшей перья распустил. В моем почтенном возрасте только и остается языком балоболить. А уж о настоящем плотском деле и подумать страшно.
Ершов, хорошо осведомленный о любовных похождениях не желающего дряхлеть участкового инспектора, только скептически усмехнулся. Заметив его реакцию, Игнатов, не удержавшись озорно расхохотался над своей, со скрытым хвастовством, выдумкой. И тут же чувствительно толкнув сыщика в бок, шепотом доверительно поведал:
– Все в порядке, Ершов. Я уже знаю кто бедолагу "приласкал". Это Колька Мухин вон из той пятиэтажки. Он здесь личность довольно известная.
– А сведения точные?
– Точнее не бывает. Мухин с будущей жертвой возле магазина сгоношились на бутылку и пришли в песочницу выпивать. Их видели с десяток человек, гуляющих во дворе с детьми из соседних домов.
– А из-за чего ссора вышла?
– Это пока неизвестно. Сейчас пойдем с тобою и задержим пьяного дурака. Сам все расскажет.
"Неужели все так просто. И минут через пять убийство будет раскрыто?"
Словно прочитав мысли, участковый инспектор приблизил свое лицо к Ершову и, дыша луком, деловито предложил:
– Слушай, опер, мне теперь заслуги перед отечеством и начальством ни к чему. Я медкомиссию уже прошел. А тебе ещё служить как медному котелку. Так что можешь отписать сообщение об убийце мужике от имени любого из своих секретных агентов. Тебе - почет за умелую работу с секретным аппаратом, ну а мне - старику бутылку поставишь. Мы её с тобою честно пополам выкушаем. Что скажешь?
– Ладно, как говорил поэт, славою потом сочтемся. Надо сперва дело сделать, а потом уже трофеи считать.
– Сочтемся, так сочтемся. Люди подсказали, что он к себе домой побежал. Там его и возьмем. Пошли, опер.
Поднявшись на третий этаж, Игнатов нажал на белую кнопку звонка. Дверь открылась сразу словно их прихода ждали.
Мухин оказался низеньким худощавым субъектом с испитым лицом и нервными суетливыми движениями.
Увидя стоящего на пороге участкового инспектора, алкаш лишь вяло махнул рукою:
– Быстро же вы заявились. А я рассчитывал ещё в магазин сбегать и напоследок ещё стакан махнуть.
– Значит не отрицаешь, что по голове мужика камнем хватанул?
– А чего отрицать, если все соседи видели? Кстати, как он там?
– Медики рядом с ним колдуют. Это их дело диагнозы ставить. А ты отвечай на вопрос из-за чего в конфликт вступили?
– Так ведь он - сволочь обмануть меня хотел! Сговорились по-хорошему, взять бутылку на двоих. Я ровно половину заплатил, а он вызвался разливать. И, что ты думаешь: налил, паскуда, мне грамм на двадцать меньше чем себе. Я стерпел. Ну думаю, ошибся мужик. С кем не бывает. Посидели, поболтали о том, о сем. Решили добить остатки. Так он вновь тот же номер выкинул. Себе почти до края налил, а мне чуть больше половины. Ну я и не выдержал, схватил каменюку и врезал ему как следует. И поверь, Игнатов, не жалею!