Сладкая любовь
Шрифт:
— Мэдди была в парке? Вы с ней встречались? — Я киваю и открываю рот, чтобы заговорить, но меня обрывают: — Ты не имела права! — рычит он. — Ты должна была сказать мне. Я бы никогда не подпустил к ней эту с*ку. Как ты могла действовать за моей спиной?
Мое тело застывает от шока. Я ожидала благодарности за защиту его дочери, а не допроса с пристрастием.
— Макс, я думала…
Он расхаживает туда-сюда.
— Нет! Ты не думала! — упрекает он, глаза холодные и нехарактерно прищуренные. — Ты ни хрена не думала, Лена.
Я делаю шаг
— Я не сделала ничего плохого.
Макс выдавливает ядовитый смешок.
— О, так значит ничего плохого? — Он показывает на дом и кричит: — Как, черт возьми, я могу это исправить, Лена? Что мне теперь ей сказать? Извини, детка, сюрприз! Твоей матери, женщине, которая бросила тебя до того, как тебе исполнился год и которая несет ответственность за твои травмы, наплевать на тебя?
Я никогда не слышала, чтобы Макс так разговаривал. Никогда не видела Макса сердитым, или говорящим с ненавистью, или смотрящим на кого-то так, как он смотрит на меня сейчас. Хочу уйти от этого, просто повернуться и уйти, но не могу. Если бы я только могла объяснить ему, наверняка он бы понял.
— Все это большая ошибка.
Его ноздри раздуваются.
— Нет. Единственная ошибка, которую я совершил — стал встречаться с тобой!
Я отшатываюсь, пораженная силой и ненавистью его заявления. Моргаю, ошеломленная болью, которую он пытается причинить. Пытается и преуспевает в этом. Макс крепко зажмурился, костяшки пальцев побелели. Он тяжело дышит. Я узнаю панику, когда вижу ее, и Макс сейчас подавлен.
— Ты не понимаешь, Макс. Все было совсем не так, как ты думаешь, — мягко говорю я, пытаясь урезонить его.
Внезапно его глаза распахиваются, он наклоняется ко мне и рычит:
— Ты ей не мать! Ты не родитель, ты не знаешь, каково это. Я сделаю все, что нужно, чтобы защитить ее, потому что я люблю ее. Ты не можешь принимать решений по поводу моей дочери. Ты ей не мать!
Плотная тишина окутывает нас коконом. Мы долго стоим в ловушке, пока я не обретаю дар речи:
— Слава Богу, что так.
Выражение ярости на его лице говорит мне, что Макс не понимает меня. Я немедленно продолжаю, пытаясь объяснить, но мой голос звучит слабо, даже для меня:
— Ты прав. Я не ее мать. — Делаю шаг назад, когда мои глаза начинают гореть. — Если бы я была ее мамой, — прерывисто выдыхаю я, — ничто не смогло бы удержать меня от нее.
Лицо Макса из сердитого превращается в пустое. Я делаю еще один шаг назад.
— Если бы она была моей, — мой голос тише, чем раньше, — я бы прожила всю свою жизнь, защищая ее. — Еще один шаг назад. — Я бы сделала все, чтобы увидеть ее милую, счастливую улыбку. — Еще один шаг. Слезы застилают мне глаза, голос срывается: — Я бы лучше умерла, чем обидела ее.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но останавливаюсь на полушаге.
— Если бы она была моей, я бы всю жизнь давала ей понять, как она важна. Я бы заботилась о ней, — делаю паузу, — но ты прав. Она не моя. Я не ее мать, — мои ноги медленно уносят
Он не останавливает меня, когда я ухожу. Не преследует меня и не извиняется. Выйдя на улицу, я засовываю руки в карманы и просто иду. Мое сердце трепещет от осознания того, что все изменилось.
И перемены не в лучшую сторону.
Макс
Я смотрю, как Елена уходит, и хотя мне хочется остановить ее и спросить, что она имела в виду, говоря то, что сказала, но не могу. Не могу, потому что моя дочь находится внутри, и ей больно. Очень больно.
Мэдди.
Она встретилась с Мэдди.
Боже. Твою ж мать! Стиснув зубы, вхожу в дом и ищу Сиси. Нахожу ее в своей комнате, она смотрит в окно. У меня болит в груди. Сиси выглядит такой маленькой. Такой потерянной. Я не знаю, как это исправить. Если бы Елена просто сказала мне, что Сиси хочет встретиться со своей мамой, я бы объяснил, почему этого не может случиться. Но нет, она действовала за моей спиной и организовала встречу с бессердечной женщиной, которая родила мне дочь, и посмотрите, что из этого вышло. Весь прогресс, достигнутый Сиси за последний месяц, исчез.
Постучав по дверной коробке, вхожу и присаживаюсь на край ее кровати. Сиси не реагирует на меня. Упершись локтями в колени, я мягко произношу:
— Итак, ты встретилась со своей мамой. — Сиси не двигается. — Держу пари, теперь ты понимаешь, почему я не люблю говорить о ней, а?
Ее нижняя губа дрожит, она прерывисто вздыхает. Сиси не отвечает, но кивает, глядя в окно.
— Почему ты просто не спросила меня, если хотел с ней познакомиться?
Сиси поворачивается ко мне; от ее заплаканного лица у меня внутри все горит.
— Ты бы позволил мне встретиться с ней?
Я отрицательно качаю головой.
— Нет, конечно.
— Вот поэтому, — тихо объясняет она.
Я вздыхаю:
— Она сказала тебе, что у нее есть семья? — Cиси кивает. — И предполагаю, она не была так рада видеть тебя, как ты ее. — Сиси тихо качает головой. Я сжимаю руки в кулаки, чтобы не сорваться. — Она тебе не нужна, детка. У тебя есть я, и я люблю тебя так, что хватит на сотню человек.
Подбородок дрожит, из глаз текут слезы, и она согласно кивает.
— Я знаю, пап. Я тоже тебя люблю.
Мое сердце бешено колотится. Я близок к критической точке, но сохраняю достаточно спокойствия, чтобы спросить:
— Как Елена нашла ее? Она кого-то наняла? Мне понадобился почти год, чтобы выследить ее.
Сиси смотрит на меня в замешательстве.
— Ее нашла я, а не Елена.
Мое тело напрягается.
— Что? — спрашиваю я, оцепенев.
Сиси подкатывается к своему шкафу, открывает дверь и достает…
Мое сердце бьется еще быстрее, тело гудит. Вы, должно быть, шутите. Когда она достает коробку, которую я прятал всю ее жизнь, я шепотом спрашиваю: