Сладкая месть
Шрифт:
Рейн подошел к ней. Он забрал у нее сверток с одеждой, бросил его на высокую кровать с балдахином, развязал узел и стал рыться в его содержимом.
— Что ты делаешь?!
— Хочу убедиться, что у тебя нет оружия, — он развернулся, притянул ее к себе и провел своими большими руками по ее груди и вниз по ее телу.
— Как ты смеешь? — Джоселин отступила, ее лицо раскраснелось.
— Я могу себе позволить все, что пожелаю, и тебе следует к этому привыкнуть, — холодные карие глаза пригвоздили ее к месту. — Я не хочу провести всю жизнь, ожидая удара в спину, Джоселин. Если ты только посмеешь мне пригрозить, снисхождения не жди. Можешь быть уверена, что тебя повесят.
Она бы рассмеялась, если бы ситуация не была такой ужасной.
— Постараюсь запомнить.
— Эта кушетка вполне сойдет вместо кровати… если ты только не предпочитаешь спать на полу.
Джоселин посмотрела на стоявший у окна маленький диванчик с одним подлокотником, потом перевела взгляд на удобную кровать посреди комнаты. Она посмотрела на Рейна, увидела в его глазах жестокую насмешку и задрала подбородок.
— Последние четыре недели я спала на полу над таверной. А перед этим — на узкой койке в ряду из семи подобных, стоявших на расстоянии тридцати сантиметров друг от друга. Так что кушетка — это просто роскошь, — она улыбнулась горькой и смиренной улыбкой. — Смиреннейше благодарю тебя.
Челюсть Рейна напряглась. Он отвернулся и начал расстегивать рубашку.
— Предлагаю тебе немного поспать. Завтра будет нелегкий день.
Джоселин фыркнула.
— Ты не представляешь себе, что такое тяжелый день.
Высоко подняв голову, она удалилась за ширму в углу и начала переодеваться в ночную рубашку.
Рейн посмотрел ей вслед. Подойдя к столику из атласного дерева, он налил себе бренди, выпил залпом, налил еще. Отставив бокал, он закончил раздевание. Его движения были немного медленнее, чем обычно, потому что напряжение этого вечера снова вызвало боль в спине. Потом он забрался под чистые простыни.
Комната была большой и просторной, гостиница считалась лучшей в Кингстоне. Кровать прочная, матрас пуховый и мягкий, а аромат свежесрезанной сирени в вазе времен королевы Анны наполнял ночной воздух.
Здесь было тихо и мирно, только время от времени стучали по мостовой колеса проезжавшего экипажа или доносился звон подков. Все навевало покой, но Рейн меньше всего собирался спать.
Он прислушивался в темноте к звукам, к шороху одежды, которую снимала Джоселин. Он слышал, как шелестит ткань по ее коже, когда она расстегивала платье, мог вообразить себе ее длинные гибкие ноги, грациозно двигавшиеся, когда она снимала юбку.
Ему не нужно было заглядывать за ширму, чтобы в точности представить себе, как выглядит ее обнаженное тело. Он помнил каждый его соблазнительный изгиб, каждый дюйм ее нежной кожи. Ее красивое лицо мерещилось ему много недель. Его тело пылало от воспоминаний о прикосновении ее гладкой светлой плоти.
Пока он ехал сюда из Англии, эти воспоминания усиливали его ненависть. Рейн вспоминал о каждом жарком поцелуе, о каждом страстном мгновении, которое они делили, и убеждал себя, что все это было ложью. Он даже сумел поверить, что она не была девушкой. Ей понадобились для этого, предположил Рейн, квасцы, чтобы стянуть влагалище, да, наверное, кровь цыпленка. Старый, но верный прием.
Но теперь он был убежден, что его инстинкт с самого начала не обманул его. Джоселин способна на убийство, но она не проститутка. Даже в грязной старой таверне она вела себя как леди, всеми силами борясь за сохранение той части себя, которую когда-то подарила ему.
Какой же сильной была ее ненависть, если она сумела поступиться чем-то столь ценным для нее. Но, возможно, это оказалось той частью ее обмана, которую она не планировала заранее.
Рейн услышал, как прошлепали по полу босые ноги Джоселин, и та же тяжесть, которая преследовала его все ночи после ее ухода, сдавила его грудь. Кушетка заскрипела, когда ее гибкое тело свернулось на ней, и Рейн вспомнил, что не дал ей одеяла.
Господи, здесь совсем не холодно. А даже если и так, что ей после того, что она совершила, еще одна ночь без удобств? Рейн полежал еще некоторое время в темноте, прислушиваясь к ее движениям, слыша, как она ворочается, пытаясь поудобнее устроиться на узкой козетке. Но не пошевелился.
Прошел час, может, два. Дыхание Джоселин стало глубоким и ровным, Рейн понял, что она наконец уснула. Он прислушивался к ее дыханию, представляя, как поднимается и опускается ее грудь, вспоминая, как приятно было к ней прикасаться, и его плоть напряглась и запульсировала.
Тихо выругавшись, Рейн встал, схватил легкое атласное покрывало и подошел к спящей женщине. Он набросил покрывало на ее свернувшееся тело и поспешно вернулся в постель.
Почему-то чувствуя себя лучше и чертовски желая, чтобы это было иначе, он закрыл глаза, чтобы не видеть Джоселин, свернувшуюся на узкой кушетке. Как такое невинное с виду существо могло оказаться способным на убийство? Этот вопрос преследовал и мучил его с той самой минуты, как он очнулся после ранения.
Рейн посмотрел туда, где она спала, всего в нескольких шагах от него. Он совсем не боялся ее, хотя, помоги ему Бог, может быть, следовало бы бояться. Он был вдвое больше, и он был тренированным солдатом. Она бы никогда не преуспела в своих намерениях, если бы он не доверял ей так полно. Кроме того, даже если она и желает его смерти, она не дура. И одной его угрозы достаточно, чтобы ее остановить.
Но все-таки он слишком долго был солдатом, чтобы перестать беспокоиться. Он не станет терять бдительность — во всяком случае, совсем.
Мысли Рейна стали расплываться, и он начал поддаваться овладевшей его телом усталости. Продолжая следить за неожиданным движением со стороны Джоселин, он уснул. И долгие ночные часы его не тревожили никакие заботы, никакие сомнения. Он знал, где Джоселин, знал, что она в безопасности.
Проснувшись, Рейн обнаружил, что отдохнул лучше, чем за все последние недели.
Джоселин потянулась, ей было немного жарко под голубым атласным покрывалом. Она откинула его, пытаясь вспомнить, как оно здесь оказалось, потом поняла, что его, должно быть, принес Рейн, и обернулась в его сторону. В постели его не было, его вообще не было в комнате.
Благодарная за то, что он дал ей время прийти в себя, Джо пробралась за ширму, быстро воспользовалась ночным горшком и совершила утреннее омовение. Затем надела свою простую коричневую юбку и блузу, практичные коричневые кожаные ботинки и уже кончала причесываться, когда вошел Рейн.